Следовательно, скажет может быть кто–нибудь, в Церкви Христовой не должно быть никакого преспеяния в усвоении религии? Конечно должно быть, и притом — величайшее. Кто так завидлив к людям, и ненавистлив к Богу, что решится отвергать это! Только преуспеяние это должно быть действительно преспеянием, а не переменой веры.
Преуспеяние состоит в том, когда тот или другой предмет усовершается сам по себе, а перемена — в том, когда что–нибудь перестает быть тем, что оно есть, и превращается в другое. И так пусть возрастает и в высшей степени преуспевает с течением лет и веков понимание, разумение, мудрость, как каждого отдельного христианина, так и всех вместе, — как одного человека, так и всей Церкви, но только в том же роде, то есть в одном и том же догмате, в одном и том же смысле, в одном и том же предмете понимания.
Этому же закону преуспеяния необходимо должно следовать и догматическое учение христианской веры. Пусть оно с годами крепнет, со временем расширяется, с веком возвышается, но остается нерушимым и неповрежденным, целым и совершенным во всех своих частях, во всех, так сказать, членах и чувствах своих, следовательно, без малейшей сверх того перемены, без всякой утраты в своем содержании, без всякого изменения своих определений.
Если однажды дать волю нечестивой неправде в этом отношении, то ужасаюсь сказать, какая страшная последует опасность разрушения и уничтожения религии. Тогда, отвергнув одну какую–нибудь часть вселенского догмата, как бы по обычаю уже, и с дозволения начнут постепенно отвергать одну за другой и прочие его части. А затем, когда отвергнут части порознь, что иное последует наконец, как не совокупное отвержение целого? С другой стороны, если начнут примешивать к древнему — новое, к своему — чужое, к священному — непотребное, то обычай этот необходимо распространится по всему, так что после ничего не останется в Церкви нетронутого, ничего неповрежденного, ничего целого, ничего незапятнанного, но, где прежде было святилище чистой и непорочной истины, там будет наконец непотребный дом нечестивых и гнусных заблуждений. Да отвратит от умов наших непотребство это благость Божия! Пусть остается уж оно безумием нечестивых.
Церковь же Христова, заботливая и осторожная блюстительница вверенных ее хранению догматов, никогда в них ничего не изменяет, ничего не уменьшает, ничего не прибавляет, — необходимого не отсекает, излишнего не принимает, своего не теряет, чужого не присваивает; но со всей рачительностью старается единственно о том, чтобы, рассуждая о древнем верно и мудро, если что в древности предначертано и основано, то довершать и отделывать, если что пояснено уже и истолковано, то укреплять и подтверждать, если что подтверждено уже и определено, то хранить.
«Уклоняйся скверных суесловий»: принятие их и следование им никогда не было делом православных, а всегда было делом еретиков. И в самом деле, не всякая ли ересь возникала всегда под известным именем, в известном месте, в известное время? Не всегда ли тот, кто основывал ересь, отделялся прежде от согласия со всеобщностью и древностью вселенской Церкви?
Справедливость этого яснее дня видна из примеров. Кто, например, до непотребного Пелагия придавал такую силу свободному произволению человека, что не считал при этом благодати Божией необходимой для вспомоществования в добрых делах при каждом действии? Кто до несчастного ученика его Целестия отвергал учение, что преступлению Адамову повинен весь род человеческий? Кто до нечестивого Ария дерзал разрывать единство Троицы, или до беззаконного Савеллия сливать троичность Единства?..
Теперь может быть спросит кто–нибудь: неужели и еретики пользуются свидетельствами Священного Писания? — Пользуются, действительно, и притом — необыкновенно много. Они, заметь, рыщут по всем книгам Божественного Закона, — по книгам Моисея, по книгам Царств, по Псалмам, по Апостолам, по Евангелиям, по Пророкам. При своих ли, или при чужих, частно ли, или публично, в устных ли беседах, или в сочинениях, в домашних ли собраниях, или в общественных сходках, они никогда почти не говорят о своем ничего такого, чего не старались бы оттенить вместе с тем и словами Писания. Возьми сочинения Павла Самосатского, Прискиллиана, Евномия, Иовиниана, и прочих отравителей, и ты увидишь в них несметное множество свидетельств, — не найдешь почти ни одной страницы, которая не была бы подкрашена и расцвечена изречениями Нового или Ветхого Завета.
Но тем более и должно беречься и опасаться их, чем больше прячутся они под тень Божественного Закона. Они знают, что зловоние их едва кому может понравиться, если оставить его таким, каково оно есть, потому орошаются ароматом глаголов небесных, чтобы тот, кто легко презрел бы заблуждение человеческое, нелегко отвернулся от вещаний божественных…