Кто знает, возможно, когда-нибудь мы их и прочтем.
Конечно, не каждый читатель грибоедовской комедии был так проницателен. Но можно ли сомневаться в том, что, переписывая пылкие тирады Чацкого, почти всякий ощущал себя подобным ему. Так, на титуле одного из списков помечено: «Из библиотеки артиллерии поручика Александра Сергеевича Чацкого» (точную владельческую надпись мы находим, впрочем, на последней странице того же списка, принадлежавшего, оказывается, некоему А. Чуносову)[2]. Характерен в этом отношении и часто встречающийся в списках эпиграф к комедии:
По происхождению это четверостишие имеет довольно далекое отношение к Грибоедову, являясь перифразой куплета (Вяземского) из оперы-водевиля Грибоедова и Вяземского «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом»[3]. Однако помещенный в списке эпиграф по-своему типизировал (через самого читателя) судьбу грибоедовского героя: «Всем умным – горе от ума».
Такова была судьба «главной книги» Грибоедова. Вполне естественно, что остальные его произведения – и те, которые некогда шли на сцене, и те, что были опубликованы при его жизни и позже, и те, о которых дошли лишь глухие воспоминания современников, – казались несоразмерными с великой комедией. Крайним выражением литературоведческого недоумения в этом смысле можно считать «мысль» петербургского профессора И. А. Шляпкина, который на лекциях в университете (конспект их за 1894–1895 годы сохранился в Пушкинском Доме) предполагал: «Невольно возникает мысль, не принадлежит ли эта пьеса кавказским сослуживцам и только пущена Грибоедовым в обращение». Печальный парадокс такого «откровения» оттенялся тем, что именно И. А. Шляпкин в 1889 году издал хорошо подготовленное полное собрание сочинений Грибоедова в двух томах, сопровожденное хронологической канвой писателя и солидной грибоедовской библиографией. Это была, конечно, крайняя точка зрения (не столь уж и оригинальная, в принципе; вспомним, что нечто подобное говорили о Шекспире, да и не только о нем). В литературоведческом же обиходе утвердилась в качестве несомненной истины мысль о «литературном однодумстве» Грибоедова. «Горе от ума» было объявлено в творчестве писателя случайным откровением, не обещанным его заурядными ранними литературными опытами и не развившимся в поздних его замыслах.
Так ли это?
А. С. Грибоедов в юности получил редкое по тем временам глубокое, разнообразное и основательное образование – сначала под руководством домашних гувернеров, затем в Благородном пансионе (1803). В 1808 году он закончил словесное отделение Московского университета, получив звание кандидата словесности, и в качестве вольнослушателя, вплоть до войны 1812 года, посещал лекции профессоров этико-политического отделения. Свободно владея основными европейскими языками и зная латынь, Грибоедов с юности приобрел наклонность к серьезному чтению. Нередко читал он товарищам стихи своего сочинения, большею частью сатиры и эпиграммы. Вероятно, о каком-то литературном сообществе свидетельствует записка Грибоедова к И. Д. Щербатову от 1808 года[7], недаром здесь упоминается московский поэт, много обещавший, но рано умерший, – З. А. Буринский.
От этих литературных занятий до нас, к сожалению, ничего не дошло. Вернее, почти ничего – кроме содержания написанной в 1809 году пьесы: «Он написал в стихах пародию на трагедию «Дмитрий Донской», под названием «Дмитрий Дрянской», по случаю ссоры русских профессоров с немецкими за залу аудитории, в которой и русские и немецкий профессора хотели иметь кафедру. – Начинается так же, как и в трагедии, советом русских, которые хотят изгнать из университета немцев, потом так же кстати, как в трагедии явилась в стан княжна Ксения, пришла в университет Аксиния, и т. п. Все приготовились к бою, но русские одержали победу. Профессор Дмитрий Дрянской, издававший журнал, вышел вперед, начал читать первый номер своего журнала, и немцы все заснули»[8].
Случайна ли явственная перекличка суждений Грибоедова с университетским курсом профессора П. А. Сохацкого, внушавшего своим слушателям: «Корнель хорошо знал древних, но подражал им слишком раболепно. Наблюдение трех единств поставлял он за величайшее достоинство трагедии и приучил французов всем жертвовать сей правильности и отвергать величайшие красоты, когда токмо они несходны с оными своенравными правилами..». Шекспировы образцовые творения научают нас лучше, нежели оставшиеся в сем роде памятники древних, какое действие должна производить трагедия в наше время, при нынешних образах правления и при нынешнем просвещении и нравах»[12].
2
Государственный Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина. Рукописный отдел, № 136796-86.
12
Главное начертание теории и истории изящных наук Майнерса. Переведено с немецкого П. Сохацким. М., 1803, с. 47, 97.