…полный гнева и скорби из-за утраты таких союзников. Вооруженные люди покидают корабли на лодках или вплавь, некоторые — направив корабли кормой к берегу, поросшему морской травой. Но враги, трусливейшие греки и плохо вооруженные африканцы, больше не ожидали их. Затем, предав земле тела союзников, воздав каждому по его заслугам и уничтожив все, что находилось поблизости и могло оказаться полезным, когда уже не оставалось надежды на успех, они направились в Испанию.
ИНВЕКТИВА ПРОТИВ МАРКА ТУЛЛИЯ ЦИЦЕРОНА
1. (1) С тяжелым сердцем и негодуя терпел бы я твою хулу, Марк Туллий, если бы знал, что твоя заносчивость преднамеренна, а не вызвана твоим душевным недугом[727]. Но поскольку я не вижу в тебе ни меры, ни умеренности[728], то отвечу тебе, чтобы ты, если и получил какое-то удовольствие, говоря обо мне дурно, перестал его испытывать, дурное выслушивая.
Где мне жаловаться, отцы сенаторы, кого умалять, когда я вижу, что государство отдано на разграбление и становится добычей любого наглеца? Римский ли народ? Да ведь он настолько развращен подачками, что готов торговать собой и своим достоянием[729]. Или вас, отцы сенаторы? Но ваш авторитет — посмешище для отъявленного негодяя и преступника; где бы Марк Туллий не находился, он защищает законы, правосудие, дело государства[730] и перед всеми нами действует так, будто он лишь остался из окружения прославленного мужа Сципиона Африканского[731], а не является найденышем, приехавшим из муниципия и только недавно ставший гражданином нашего Города![732]
(2) Или поступки и высказывания твои, Марк Туллий, действительно никому не известны? Не жил ли ты с ранних лет так, что не видел ничего позорного для себя в том, что явилось бы предметом влечения кого бы то ни было?[733] Точнее, не ценой ли своего целомудрия совершенствовался ты у Марка Писона в своем безудержном красноречии?[734] Поэтому ничего удивительного нет в том, что ты позорно торгуешь тем, что самым постыдным образом приобрел.
2. Но, если не ошибаюсь, предмет твоей гордости — твой блестящий дом: нечестивая и запятнавшая себя клятвопреступлением жена[735], дочь — соперница матери, для тебя более приятная и покорная, чем это допустимо по отношению к отцу[736]. Самый же дом, оскверненный насилием и грабежами, — зачем приобрел ты для себя и для своих родных?[737] Ты, очевидно, хотел напомнить нам, до чего теперь все дошло, если ты, гнуснейший человек, стал жить в доме, принадлежавшем прежде прославленному Публию Крассу. (3) И вот, несмотря на это, Цицерон все-таки утверждает, что был в собрании бессмертных богов и прислан оттуда как страж нашего Города и граждан, а не как палач[738], — он, добывающий себе славу на несчастьях государства? Как будто истинной причиной пресловутого заговора не был твой консулат и государство не было растерзано именно в то время, когда ты был его стражем![739] Но, насколько я могу судить, ты больше гордишься теми решениями, касающимися государственных дел, которые по окончании консулата принял вместе с женой Теренцией, когда у себя дома вы выносили приговоры на основании Плавциева закона[740] и ты осуждал одних заговорщиков на смертную казнь, а других карал денежным штрафом, когда один строил для тебя тускульскую, другой — помпейскую усадьбу, третий покупал дом[741], а кто не мог дать ничего, тому грозило злостное обвинение: он, дескать, пытался осаждать твой дом[742] или строил козни против сената, — и вот насчет него ты наконец дознался[743].
(4) Если мои обвинения ложны, отчитайся: какое имущество ты получил от отца, насколько умножил его, ведя дела в суде[744], на какие деньги приобрел дом, выстроил тускульскую и помпейскую усадьбы, потребовавшие огромных расходов? Если же ты об этом умалчиваешь, то кто может усомниться в том, что богатства эти ты собрал, пролив кровь сограждан и принеся им несчастья?[745]
3. Однако, если не ошибаюсь, новый человек, арпинат, из окружения Марка Красса[746], подражает ему в доблести, презирает распри между знатными людьми, одни лишь интересы государства принимает близко к сердцу, ни угрозами, ни благорасположением не позволяет отвлечь себя от правды; он — сама дружба и сама доблесть души. (5) Да нет же — ничтожнейший человек[747], проситель, заискивающий перед недругами, а друзей склонный оскорблять, стоящий то на той, то на другой стороне, не сохраняющий верности никому, ничтожнейший сенатор, наемный защитник в суде[748], человек, у которого нет ни одной неоскверненной части тела; язык лживый, руки загребущие, глотка бездонная, ноги беглеца; то, чего из стыдливости не назовешь, тяжко обесчещено. И, будучи именно таким, он еще смеет говорить:
727
…
730
…
731
…
732
…
733
…
734
…
735
…
736
…
737
…
738
…
739
…
741
…
742
…
744
…
745
…
746
…
747
…
748
…