ГЛАВА III
Взглянул страдалец на друзей,
Привстал и ветхие одежды
Оправил... Но, себя страшась,
Поник главой на перси. Тяжко
Вздыхал скорбящий, и — он был
Как кедр, надломленный грозою,
Ни мертвым, ни живым. — Но вдруг,
Отдавшись лютой скорби, громко
Осиплым гласом возопил:
«Погибни день, когда из чрева
На гибель вышел я на свет,
И ночь, которая сказала:
«Се, в чреве зачат человек!»
И я записан в книгу жизни!..
Угасни тот злосчастный день
Во тьме глухой и в сени смерти!
Да будет мрачен он, как полночь,
И душен, как полдневный зной! —
И ночь, в которую я зачат,
С тем днем, в который я рожден,
Изглади, Господи! изглади
Из книги тайныя Своей,
Из лет, из круга годового! —
И в той ночи да не взойдут —
Утехи взоров — звезды неба
И миловидная луна!
С рассветом, свежестью богатым,
Заря! ты, в роскоши своей,
Не весели ее ни златом,
Ни пурпуром своих бровей![63]
Да будет ночь сия бесплодна,
Да будет вся она — болезнь!..
Пусть темен, сумрачен, как бездны,
Повиснет свод над ней беззвездный!..
Да ни единая жена,
В часы погибельной той ночи,
Страдальца в чреве не зачнет! —
Не будь у той ночи прохлады!..
Да заклянет тот день, ту ночь,
Кто для заклятий мощь имеет,
Кто, тайным словом, в дебрях змей,
И, по глухим лесам, зверей.
Иль, с брега, лютых крокодилов
Скликать и заклинать умеет,
Кому дана наука та,
Кто, в час свой, древнего кита
Таинственно преодолеет!..
Зачем тот день, зачем — с той ночью
Мне дали свет увидеть сей?
Зачем я не родился мертвым?
Зачем не умер я — родясь?!.
Почто ты на свои колени
Меня, о матерь! приняла?
Почто лелеяла, ласкала
Меня — младенца сберегала
И в детских играх и во сне?
Зачем молилась обо мне?!.
Почто меня питали перси?
Земли небывший населенец,
Зачем я в чреве не погиб,
Как недоношенный младенец?
Меня б закинуть, чтоб пропал
Я в пеленах, еще без смысла!
За то давно б уже я спал
Протяжным сном в глубоком лоне,
На общем сходбище — в земле!
Там все равны — рабы и князи:
Богач бок о бок с нищим лег;
Для всех один покой счастливый
Под хладным черепом земли!
Покинув троны, там легли
Цари, что в бранные тревоги
За славой гибнущей текли:
Вонзались в небо их чертоги
Из скал громадных на столпах;
Над прахом их — все стерлось в прах!..
И те, что золото холмили
И серебро в своих ларях,
Со мной бы рядом опочили...
Там нет насилий, чужд там страх;
Различья нет там земнородным;
Для узников — нет кандалов,
Нет кабалы там для рабов,
Никто не стонет от трудов...
Все — долгий отдых и свобода
У подземельного народа!
Прохладна за могилой сень!..
А здесь, а в сей палящей жизни,
В сей бездорожной темноте,
Мы только бродим, как слепые!..
Зачем ты светишь, Божий день?
Чтоб нам показывать, как люди
Томятся, плачут и грустят?
А я, — я мученик безвинный, —
Рыкаю громче гладных львов,
И, словно ток на дне кремнистом,
В моей груди кипит тоска; —
Полуистлевшему и пищу
Подаст — хлеб жизни чья рука?! —
Я воплем приправляю пищу,
Роняю слезы в питие!
Я трачу жизнь, теряю силу,
И сам себе свою могилу,
Тоскуя, вырыть бы я рад,
И гроб почел бы я за клад!..
Вот, други! вот мое бытье!
Он каменной налег горою
На перси мне, холодный страх:
Я весь им стиснут! Вот я вижу:
Чего боюсь... ко мне идет;
Чего содрогнусь... то надходит!
Горю и зябну... страшно!.. страшно!!!
Изныли кости от тоски!..
Но разве я роптал доселе,
Под тяжким натиском скорбей? —
Не сохранял ли я молчанья,
Когда, въедаясь, прогрызал
Мой недуг гибнущее тело,
И видел кости я свои?
Ведь, я как камень был, — доколе
Меня прожег Господний гнев!..»