ТОСТ В ПАМЯТЬ ДОНСКОГО ГЕРОЯ[1]
О други! Платова могила сокрыла,
И в день сей протек уже год
С тех пор, как не стало донского светила, —
И грустен придонский народ...
Он храбро с донцами в кровавую сечу —
И громы и гибель враждебным полкам!.
И весело в битве к победе навстречу
Скакал по гремящим полям!
Пред ним трепетали дунайские воды
И берег Секваны[2] дрожал;
Донцам и Платову дивились народы,
И мир его славным назвал!
Но, други, Платова могила сокрыла,
И в день сей протек уже год
С тех пор, как не стало донского светила, —
И грустен придонский народ...
И грусть по герое мы чувствуя нову
В день, памятный нашим сердцам,
Напеним фиялы: «Бессмертье Платову
И честь знаменитым донцам!»
Общий голос
«...Бессмертье Платову!
И честь знаменитым донцам!»
АВАНГАРДНАЯ ПЕСНЯ
Скоро зов послышим к бою
И пойдем опять вперед;
Милорадович с собою
Нас к победам поведет!
Над дунайскими брегами
Слава дел его гремит;
Где ни встретится с врагами,
Вступит в бой — врагов разит.
Вязьма, Красный, Ней разбитый
Будут век греметь у нас;
Лавром бед его обвитый
Бухарест от бедствий спас.
Чтоб лететь в огни, в сраженье
И стяжать побед венец,
Дай одно лишь мановенье,
Вождь полков и вождь сердец!
Друг солдат! служить с тобою
Все желанием горят;
И, к трудам готовясь, к бою,
Общим гласом говорят:
«Милорадович где с нами,
Лавр повсюду там цветет;
С верой, с ним и со штыками
Русский строй весь свет пройдет!..»
ПАРТИЗАН СЕСЛАВИН
Он в юности своей весь отдался наукам,
Дышал мечтой о жизни боевой;
И чтением он ум обогащая свой,
И душу приучал к волшебным славы звукам...
Но вдруг... Двенадцатый, с его войною, год!
Пожар! Отечество горит — и весь народ
К оружью от сохи... И косы на защиту...
Кто там на дереве сидит
И, пепельной золой покрыту,
Москву святую сторожит?
Кто так искусно нам дает правдивы вести?
Он храбр и прям, как меч! Ни трусости, ни лести!..
Вот Вильна, польский град, французами кипит!
Двадцатиградусный мороз трещит!
И русские сердца трещат от правой мести!
Кто ж воин сей с отвагою такой,
В крови, с подвязанной рукой,
С дружиной ломится в вороты?
Вот груды золота в разбитых сундуках:
Пусть гинет золото в снегах,
Ему важнее есть заботы,
Чтоб славу скользкую держать в своих руках...
Героям древности он благородством равен,
Душой прямой россиянин,
О нем вещал бы нам и предок-славянин:
«Се — славен!»
ПАРТИЗАН ДАВЫДОВ
Усач. Умом, пером остер он, как француз,
Но саблею французам страшен:
Он не дает топтать врагам несжатых пашен
И, закрутив гусарский ус,
Вот потонул в густых лесах с отрядом —
И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом,
То, вынырнув опять, следом
Идет за шумными французскими полками
И ловит их, как рыб, без невода, руками.
Его постель — земля, а лес дремучий — дом!
И часто он, с толпой башкир и с козаками,
И с кучей мужиков, и конных русских баб,
В мужицком армяке, хотя душой не раб,
Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы,
И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан.
Но милым он дарит, в своих куплетах, розы.
Давыдов! Это ты, поэт и партизан!..
СМЕРТЬ ФИГНЕРА
(Опыт народной поэзии)
I
Уж солнце скрылось за леса.
Пойдем и сядем здесь, любезный ...евич!
Ты закрути свои два длинные уса!
И ты, как сказочный Иван-царевич,
Слыхал, видал большие чудеса!..
Но я один, и вижу, как в картине,
Живой, картинный твой рассказ,
Как бились вы насмерть над Эльбой на плотине,
Где Фигнер-партизан, как молния, угас...
О, Фигнер был великий воин,
И не простой... он был колдун!..
При нем француз был вечно беспокоен...
Как невидимка, как летун,
Везде неузнанный лазутчик,
То вдруг французам он попутчик,
То гость у них: как немец, как поляк;
Он едет вечером к французам на бивак
И карты козыряет с ними,
Поет и пьет... и распростился он,
Как будто с братьями родными...
Но усталых в пиру еще обдержит сон,
А он, тишком, с своей командой зоркой,
Прокравшись из леса под горкой,
Как тут!.. «Пардон!» Им нет пардона:
И, не истратив ни патрона,
Берет две трети эскадрона...
И вот опять на месте стал,
Как будто и не он!..
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
вернуться
1
По случаю годового поминовения его сиятельства покойного войскового атамана графа Матвея Ивановича Платова, в день совершения по нем панихиды и обеденного стола усердием бывшего адъютанта его, Войска Донского подполковника М. М. Кузнецова. 3 января 1819 года.