Видя все это и еще большее и гораздо худшее, душа ужасается, трепещетъ и мятется, доколе не произнесенъ будетъ приговоръ освобожденія или осужденія. Какъ тягостенъ, болезненъ, плачевенъ и безутешенъ этотъ часъ ожиданія — что будетъ? — когда мучишься отъ неизвестности. Небесныя силы стоятъ противъ нечистыхъ духовъ и приносятъ добрыя деянія души — делами, словами, помышленіями, намереніями и мыслями, — между добрыми и злыми ангелами стоитъ душа въ страхе и трепете, пока отъ деяній — словъ и делъ своихъ — или, подвергшись осужденію, будетъ связана. или, оправданная, освободится; ибо всякій свяжется узами собственныхъ своихъ греховъ. И если душа окажется по благочестивой жизни достойною и Богоугодною въ семъ веке, то принимаютъ ее Ангелы Божіи, и уже безъ печали совершаетъ она свое шествіе, имея спутниками святыя силы, какъ говоритъ Писаніе: яко веселящихся всехъ жилище въ Тебе (Псал. 86, 7). И исполняется писанное: отбеже болезнь, и печаль, и воздыханіе (Ис. 35, 10). Душа, освободившись отъ лукавыхъ, злыхъ и страшныхъ духовъ, наследуетъ эту неизглаголанную радость. Если же какая душа окажется жившею въ небреженіи и распутстве, услышитъ ужасный оный гласъ: да возьмется нечестивый, да не узритъ славы Господни (Ис. 26, 10). И наступятъ для нея дни гнева, скорби, нужды и тесноты, дни тьмы и мрака. Святые Ангелы оставляютъ ее, и она подвергается власти мрачныхъ демоновъ, которые сперва мучатъ ее немилосердно и потомъ ввергаютъ ее связанною неразрешимыми узами въ землю темную и мрачную, въ низменныя ея части, въ преисподнія узилища, въ темницы ада, где заключены души отъ века умершихъ грешниковъ — въ землю темну и мрачну, въ землю тмы вечныя, идеже несть света, ниже жизнь человековъ, какъ говоритъ Іовъ (Іов. 10, 21–22); но где пребываетъ вечная болезнь, безконечная печаль, непрестанный плачъ, неумолкающій скрежетъ зубовъ и непрерываемыя воздыханія. Тамъ гóре, — гóре всегдашнее. Увы мне, увы мне! восклицаетъ душа, — и нетъ помощника; вопіетъ, — и никто не избавляетъ. Невозможно пересказать той крайней тягости жалостнаго состоянія; отказывается языкъ выразить болезни и страданія тамъ находящихся и заключенныхъ душъ. Никто изъ людей не можетъ вообразить страха и ужаса, никакія уста человеческія не въ состояніи высказать беду и тесноту заключенныхъ. Стенаютъ они всегда и непрестанно, и никто не слышитъ. Рыдаютъ, и никто не утешаетъ, никто нейдетъ на помощь. Взываютъ и сокрушаются, — но никто не оказываетъ милости и состраданія.
Тогда — где похвалы міра сего? где тщеславіе? где пища? где наслажденіе? где довольство и пресыщеніе? где мечтательные планы? где покой? где міръ? где именія? где благородіе? где красота? где мужество плоти? где красота женская, обманчивая и губительная? где дерзость безстыдная? где красивыя одежды? где нечистая и гнусная сладость греха? где водимые мерзкою мужеложественною сладостію? где намащающіе себя мастьми и благовоніями окуривающіеся? где пирующіе съ тимпанами и гуслями? куда скрылось высокомеріе жившихъ безъ всякой боязни? где пристрастіе къ деньгамъ и имуществу и происходящее отъ нихъ немилосердіе? где безчеловечная гордость, гнушающаяся всеми и внушающая уважать только одного себя? где пустая и суетная человеческая слава? где нечистота и ненасытное вожделеніе? где величіе и господство? где царь? где князь? где настоятель, где начальники? где гордящіеся множествомъ богатства своего, несострадательные къ нищимъ и Бога презирающіе? где театры, зрелища и увеселенія? где кощунники, смеходеи, насмешники и безпечально живущіе? где мягкія одеянія и мягкія постели? где высокія зданія и широкія ворота? где пожившіе въ безстрашіи? Тогда, увидевши себя безъ всего, ужаснутся; ужаснувшись, воскликнутъ; смутившись, подвигнутся; трепетъ обниметъ ихъ и болезни, какъ рождающую, и уносимые бурнымъ вихремъ, сокрушатся. Где мудрость мудрыхъ, благоязычіе ораторовъ и суетная ученость? Увы, смятошася, подвигошася, яко піяный, и вся мудрость ихъ исчезе (Псал. 106, 27). Где премудръ, где книжникъ, где совопросникъ века сего? (1 Кор. 1, 20).