Сочиненiя
Георгія Схоларія надгробные стихи святейшему архіепископу Ефесскому Марку
Здесь погребено тело блаженнаго Марка, когда душа его отошла въ селенія Божіи. Добродушіе, сладкоречіе, глубокій умъ, великій даръ слова, чистыя помышленія, сердце кипящее любовію къ Богу, полное отчужденіе отъ міра, жизнь созерцательная, готовность мученика, правильность догматовъ, несовратимая мужественная твердость на пути добродетели, — вотъ главныя качества блаженнаго отца. Пастырь верный, Іерей истинно великій, Епископъ Ефесянь, светило всего края, огнь попаляющій ереси, путеводный светъ душъ благочестивыхъ, благодушно отвращающій отъ тщетныхъ догматовъ, — онъ проявилъ себя въ настоящее время, какъ другой Максимъ Исповедникъ, устами другаго Григорія. При виде сей гробницы величайшаго изъ мужей своего отечества, помяни его по обряду отцовъ нашихъ!
Мудрейшаго учителя Георгія Схоларія, въ последствіи знаменитаго Патріарха Константинопольскаго Геннадія, слово при погребеніи блаженнейшаго отца и учителя Марка Ефесскаго, въ міре Евгеника
1. Увы! — о предстоящіе слушатели! все наши благія надежды отходятъ ныне! — Нетъ техъ несчастій, которыхъ мы не могли бы ожидать теперь, если Всевышній не простретъ намъ Своей десницы и не проявитъ новаго источника благъ. Но нельзя допускать отчаянія и въ самыхъ большихъ злополучіяхъ. Невероятнымъ кажется иногда самое событіе! Хотя мы могли всего ожидать, — но не того, что съ нами теперь совершилось! Хотя постоянно претерпеваемыя нами бедствія не многимъ легче, чемъ самыя бедствія осады, — но, со всемъ темъ, постигшее насъ теперь сильнее всехъ другихъ — и, по истине, верхъ злополучія! Горшаго мы претерпеть не можемъ, — но мы должны выстрадать! Мы должны утратить все отрады!
2. Онъ отошелъ, увы! изъ среды нашей, этотъ мужъ, котораго мы все вместе не можемъ заменить! Добродетели, которыми онъ былъ украшенъ, не могутъ быть исчисляемы; онъ соединялъ въ себе все добродетели въ высшей степени. Ему не было въ наше время образца; — таковые мужи являются только по особеннымъ судьбамъ Божіимъ. Кого мы можемъ достойно применить къ нему? Кто можетъ среди насъ сравниться съ нимъ или даже подражать ему?
3. Нетъ ничего полезнее мудрости какъ для народовъ, такъ и для городовъ, — и едвали не онъ одинъ среди насъ былъ ея настоящимъ представителемъ! Хотя и нетъ у насъ недостатка въ мужахъ мудрыхъ, — но онъ былъ выше ихъ всехъ, — и въ этомъ можно убедиться, сравнивъ труды древнихъ писателей съ его трудами, которые, передъ судомъ правды, ни въ чемъ имъ не уступятъ. Надобно быть весьма легкомысленну или совсемъ незнакому съ Еллинскими музами, чтобы сравнивать его красноречіе съ нынешнимъ, — и не видеть въ его слове — слово самаго Сократа или самаго Платона. Что же касается до его благочестія и чистоты душевной, то вы, которые проявляете добродетель своими делами, — вы только можете ихъ достойно восхвалить; я же могу только благоговеть передъ нимъ, ибо недостатокъ въ красноречіи препятствуетъ мне быть ценителемъ такого мужа.
4. Но я могу сказать о праведности усопшаго отца нашего то, что, будучи еще юношею и прежде, чемъ онъ умертвилъ плоть свою во Христе, онъ былъ уже праведнее пустынножительствующихъ отшельниковъ; что, отбросивъ отъ себя все мірское для Христа и принявъ иго послушанія Богу, онъ никогда не уклонился отъ него, никогда не увлекался суетою міра сего, не прельщался временною славою его — и, до самой смерти, сохранилъ пламенную любовь ко Христу. Живя въ столице, — онъ былъ чуждъ ея жизни, ибо ничто его не связывало съ нею. Глубоко–чтимый всеми, онъ не только не искалъ почестей, но и не желалъ ихъ. Онъ принялъ высокій санъ духовный единственно для защиты Церкви своимъ словомъ; — ей нужна была вся сила его слова, чтобъ удержать ее отъ совращенія, въ которое уже влекли ее нововводители. Не по мірскимъ соображеніямъ принялъ онъ этотъ санъ; — это доказали последствія. Онъ былъ правосуднее, чемъ самое правосудіе того требовало, ибо онъ не бралъ на себя изрекать судъ и избегалъ шумныхъ судебныхъ преній. Своею кротостью и своимъ человеколюбіемъ онъ превзошелъ всехъ, отличавшихся сими добродетелями. Кто былъ доступнее его для всехъ, обращавшихся къ нему? Кто добровольнее его отдавалъ себя на все полезное? Кто убедительнее его высказывалъ все, что должно было сказать? — и кто более его готовъ былъ все выслушивать? Кто былъ готовее его на помощь ближняго? Кто былъ беззлобнее его противу техъ, которымъ случилось оскорбить его? Кто былъ более его чуждъ всякой зависти? Но онъ же самый, когда онъ находилъ причины заподозреть кого либо въ ухищреніяхъ противу православнаго верованія, — онъ отважно вступалъ въ борьбу съ красноречіемъ противниковъ и не давалъ торжествовать силе ложнаго ученія.
5. И вотъ почему его обвиняли въ непомерной раздражительности! — и вотъ отъ чего его возненавидели некоторые изъ приближенныхъ къ нему! Не вникая въ его побужденія и движимые человеческими страстями, — они уязвляли этаго великаго мужа какъ своимъ молчаніемъ, такъ и своими словами. О! сколько я выстрадалъ отъ безумной речи одного изъ нихъ, дерзнувшаго во время Соборнаго пренія назвать его, — учителя истины, — обольстителемъ, отвращающимъ отъ истины! Еслибъ новоучители и могли отклонить отъ себя нареканіе въ заблужденіи предлогомъ, что они ведутъ къ той–же истине, но инымъ путемъ, — то и въ такомъ случае могли ли они обвинять въ обмане того, кто ведетъ путемъ уже проложеннымъ, которымъ следовали все искавшіе спасенія. Не тотъ ли по истине враждолюбецъ и врагъ мира, кто не обращается на одинъ путь съ нами, хотя и признаетъ его более вернымъ и знаетъ, что, следуя съ нами однимъ путемъ, онъ получаетъ и правильное направленіе, и успокоеніе какъ для себя, такъ и для другихъ? Еслиже, убедясь, что мы заблуждаемся, онъ вместе съ темъ говоритъ намъ, что мы не находимся въ заблужденіи, для того только, чтобы мы, обольстясь хвалою, приняли его верованіе и, переставъ защищать непогрешительность нашего пути, последовали новому пути, который доселе преисполненъ для насъ всякаго рода опасеніями, — то не есть ли это поступокъ обольстителя, ищущаго ввести въ заблужденіе другихъ — и вместе съ темъ заблуждающагося? — ибо онъ же самый, въ начале, призналъ при всемъ Соборе непогрешительнымъ то самое мненіе, которому онъ после того противоречитъ!
6. Но этотъ великій отецъ нашъ кротко выслушивалъ злобныя речи, ибо онъ не искалъ превозносить себя и считалъ достаточною обороною противу клеветы свою борьбу за Истину. Онъ помнилъ, что самъ Господь нашъ былъ оклеветанъ. Такъ переносилъ онъ поруганія! И никто изъ насъ, — о стыдъ! — не предсталъ ему на помощь! И я самъ, увы! — молчалъ! Но я не оберегалъ своей личности, а принужденъ былъ, соображаться съ обстоятельствами того времени, — ибо мне не безъизвестно было, какая борьба намъ предстояла, еслибъ я, разоблочась, открыто выступилъ на поприще! Я не хотелъ также выставлять нашу ученость, — въ которой здравомыслящіе не сомневались, — и ставить себя въ неверное положеніе, темъ более, что отъ меня требовалась большая осторожность. За темъ, я сообщалъ блаженному отцу эти соображенія, онъ извинялъ меня, соглашался, — и готовился вновь подвизаться въ предстрящей ему борьбе. Не сомневаясь въ моихъ чувствахъ, онъ надеялся победить всехъ противниковъ своихъ одною силою истины. Онъ даже полагалъ, что я ему значительно содействовалъ въ этомъ подвиге, — какъ бы Физей Ираклу, — но, конечно, одно только великодушіе блаженнаго отца могло приписывать мне такое важное содействіе!