––
Следила, как ревнивая жена, за каж-
дым шагом, каждой мыслью совесть. С
улыбкой выслушав неопытную повесть
о прошлом, сняла крест с меня она. Ее
любимца, строгого Толстого я принял
гордое, уверенное слово и слушал эхо
вызова: семья!.. там, где броженье духа
и семян.
Но, снявши крест, не снял личину
тела: по-прежнему под пеплом мыслей
тлела уродец маленький, запретная
мечта, напетая из старой старой песни, где
муж снимает брачной ночью перстень, спа-
сая девственность в далекие места. И под
ее таким невинным тленьем вдруг пламя
вспыхнуло со свистом и шипеньем.
432
3
Однажды вечером у нас в гостях, на сла-
бость жалуясь, от чая встала дама и при-
легла на мой диван впотьмах, как береж-
но ей приказала мама.
Уже на днях случилось как-то так, что
стали взору непонятно милы в ней каж-
дый новый узнанный пустяк – то ша-
ловливое, то скорбное лицо, давно на
пальце лишнее кольцо и светлое – для близких
имя – Милы.
Когда чуть бледная, прижав рукой ви-
сок, она на свет допить вернулась круж-
ку, – тайком к себе переступив порог, я
на диван согретый ею лег лицом в ду-
шисто теплую подушку. И, прижимаясь
нежно к теплоте и волоску, щекочаще-
му тело, я в первый раз в блаженной
темноте был так приближен и испуган ею.
–––
Ряд продолжающих друг друга длин-
ных встреч, не конченных досадно разгово-
ров; обмолвки, стыдные для краски щек,
не взоров, и в близости, вне слов, вторая реч.
Однажды понял я, как жутко неиз-
бежно то, что скрывается под этим
зовом нежным похожих мыслей, безмяте-
жных дней; сравненье жизней, наших
лет – во всей пугающей несхожести
раскрылось, и на минуту мысль моя сму-
тилась...
433[36]
Войди в мой Дом, чтоб
отделили двери от непонят-
ного. С тобой одной вдвоем
в словах и ласках, зная или
веря, забыть и том, что
окружает дом!
Сквозь закопченные зарей и
тленьем стены, закрытые
весной листвой колонн, сле-
дить цветов и формы пе-
ремены и слушать птиц
волнующий гомон.
Когда лучи поймают пау-
тиной и безмятежно жмешься
ты ко мне, – мне кажется,
с полей, размытой глиной
свет приближается опять
в цветущем дне.
Гораздо тише, ласковей и
проще целует волосы когда-
то страшным ртом – пока-
зывает пастбища и рощи,
и капли в сердце маленьком
твоем.
434[37]
Пылинка – я в начале бы-
тия, оторвано от божьей
плоти звездной, комком
кровавым полетело в бездну,
крича и корчась, корчась и
крича. Там, падая, моргая
изумленно, оно
кружилось, раз-
личая сны, пока к нему из
темноты бездонной Бог не
приблизил звездной тиши-
ны. Как пчелы жмутся на
рабочем соте, к соскам –
дитя, и муж – к теплу жены,
как пыль к магниту, я
прилипло к плоти прибли-
женной великой тишины.
Сквозь корни, вросшие в бо-
жественные поры, в нем ста-
ла бродить тьма – господня
кровь! Оно томилось, откры-
вая взоры и закрывая утомлен-
но вновь.
Так, шевелясь и двигаясь,
томится, и утомится тре-
петать и прясть – окон-
чив двигаться, в господнем
растворится, господней
плоти возвращая часть.
вернуться
37
434. Послано в письме к Бему от 15 декабря 1928.
Пылинка – я – ср. «Вечернее размышление» М.В.Ломоносова.