[Зияет время...
Семижды ложем океанов
был сей равнинный круг осок
пал за хребет левиофанов
здесь первый ноев голубок,
пласт мела прободен могучим
здесь бивнем с повестью рун о
том, как на небо взято тучам
вод мезозойское руно
плывет в земных веков жилища
стадами белых черепах
и катятся уже с кладбища
копытам козьим черепа,
как шла по черепам, по рунам
невысловима и вся страсть,
как я пред видом страсти рухнул,
в пасть страсти осужденный пасть...
Нет, осужденный, но не рухнул
еще: нещадна и слепа
лишь близится по ветхим рунам
по ржавым в прахе черепам.][57]
Ода
На стол, символ гадальной карты,
слетаешь призраком порой,
в игральные вмешавшись карты –
скелетом с поднятой косой.
Тогда как вихрем шевелятся
у суеверия власы:
как травам, жизням колебаться
от приближения косы.
Но не такой ты мне: нещадной,
с косой игрушечной тупой,
марионеткою площадной
над ширмой красной, над толпой.
Не скрежетом уничтоженья,
не ересью о тишине, –
начальной тайною нетленья,
при жизни предлетавшей мне.
Тогда еще телесно отрок
тобой тысячелетен стал,
вместив все видимое от рог-
ов зверя, от копыт и жал
до плави на разбельной тверди,
до цыри брызжущих лучей.
Большая лествица, бессмертье
моих бесчисленных смертей.
*
Есть средства горькие забвенья,
но трезвым благостно принять
суровой смерти посвященья,
ее бессмертную печать.
Телолюбивы, маловерны,
не видим ночи мы с утра.
Стремимся горстью взмах безмерный –
в пространствах удержать ветра.
Но ждет удар в могиле грома –
земли о гроб, ждет тлен, ждет кость.
Все совлечет с тебя, из дома
родного вынесет твой гость.
Чтоб понял ты коловращенье,
его слепой круговорот,
свою – о смерти небреженья
ошибку смертную... И вот –:
избегнуть срока не старайся,
знай, смерть – ковчег твой, новый ной,
и вечности воспламеняйся
взволнованною тишиной.
Как благодатен тот иаков,
что с ней при жизни спор имел,
на ком следы остались знаков
объятий, огненных для тел.
Богонетленны эти знаки
косноязычья, хромоты –
духопрозрачнящие паки
природы темные черты.
Порой иным, но сродным, слогом
– в нем та же бледность, тот же свист –
она является к порогам
сознаний тех, кто прост и чист:
как воспаленным точкам близко
двух сопрягающихся тел
от сфер сиянья, травам низким
душистым – от духовных дел;
пусть только воспаленья токи,
возникнув, после не найдут
другого тела, в кости, в соки
проникнут огненно, пройдут.
В столь трудной радости высокой
в час новопламенных минут
к сто-ликой, -сердой, -умной, -окой
телесным знанием придут,
и им откроется прозренно
в какой-то серый день – листва
б. м. только вспыхнет тленно –
простая тайна единства.
Под шелест трав у ног, под пенье
в заборе ветра – свист и звон –
о жизне-смерте-становленьи
преобращающий закон.
Мы, кто сомыслить ей не смеем,
– от душ, от трав, до пыли плит –
светильник, сытимый елеем,
в котором общий дух горит.
Пока еще то пламя тлеет,
всепроникая естество,
в светильнике не оскудеет
духовной плоти вещество.
Не тот, кто бренного дыханья
с благоуханием ветров
сорастворил благоуханье, –
в ком умер мир живой – тот мертв.
вернуться
212. Ранний вариант печатается по машинописи под названием «Смерти» – Literární archív Památníku Naródního písemnictví v Praze. Архив А.Л. Бема. Рукописи Л.Гомолицкого, № 12. В Архиве А.Л. Бема (там же, Рукописи Л. Гомолицкого, №13) хранится мимеографическая книжка с ксилографией Гомолицкого на обложке – первый законченный текст под заглавием «Оды Смерти. тысяча девятьсот тридцать шестой», выпущенный «На правах рукописи в двадцати экземпл.» – экземпляр № 1 (в конце текста дана дата – 1-6-9 янв. <1936>). Начальный кусок «Оды» (начиная со слов «На стол – символ игральной карты» до строки «в ком умер мир живой – тот мертв» включительно) напечатан в газете Меч, 1937, № 1, 5-7 января, в подборке «Молодая русская поэзия за рубежом», включавшей также стихи Т. Ратгауз, А. Несмелова, А. Ладинского, покойного Б. Поплавского, А. Штейгера и В. Мамченко. Существуют два машинописных варианта «Оды» и в архиве Л.Гомолицкого в Muzeum Literatury im. A.Mickiewicza. Sygn. 1665, лл. 37-44 и Sygn. 1670, лл. 18-20. Вторая машинопись сделана на польской машинке, «прозаической» сплошной записью, и явно предназначалась в подготавливавшееся Гомолицким издание его русских стихотворений. В ней имеется примечание: «Это медитативное лирическое стихотворение появилось под названием Ода смерти в 1937 г. в издании “Священная лира”. Его польскую версию автор вставил в книгу Terapia przestrzenna».
вернуться
Вычеркнутый в машинописи кусок. Эпиграф – из стих. Державина «На смерть кн. Мещерского». Первые 12 строк этого куска, вошедшие во вторую главку «Сотом вечности» (№ 214), появились как отдельное стихотворение в «Ермии» – № 219.