вот посреди гуляк зевак
взлетая как по ветру листик
уже гарцует гайдамак
величественный гимназистик
что в класс приходит со штыком
гранату прячет в парту важно
и романтическим огнем
чей взор полутомится влажно
ему влюбленные персты
ласкают клавиш пасть – чисты
в вечернем таинстве квартиры
пускай ночуют дезертиры
в могильных склепах шевеля
средневековых мумий кости
пускай уже дрожат поля –
грядут неведомые гости
просвищет первый соловей
весной какой то в жизни каждой
и лепестков душистых вей
в предчувствии любовной жажды
кладбищенский покроет сад –
в сосне дремучей лунный взгляд
геометрическое око
и над раскидистой сосной
над одинокой головой
звезда провисшая высоко
открыт толпе заветный парк
парк в тихих парочках таится
под шелестом древесных арк
рябь лунная на лицах тлится
наш отрок хиленький – герой
тем временем с огромной книгой
библиотечною веригой
один справляется с весной
с посюсторонним в пререканьи
и входит в вечные слова
величественные деянья
в круженьи эта голова
ему уже не плоть – не пенный
плечей девических овал
но образ гетовской Елены
о любострастьи толковал
и в гимназической пустыне
на вечеринке где от ног
скрипит и гнется потолок
где в окнах парк дремучесиний
куда один лиш барабан
доходит – бухая – до слуха
братчанке в розовое ухо
он любомудрый вьет туман
потертый локоть укрывая
Платона бедной изъясняя
когда приходит новый век
все ветхое круша уносит
недальнозоркий человек
сей вещей тяжести не сносит
все кажется ещо ему:
вот он помыкавшись по миру
вернется в милую тюрьму
обжитую свою квартиру
и все по прежнему пойдет
мир непреложный служба гости
но день пройдет пройдет и год
чужбине обрекая кости
возможно ли! воскликнет он
в надежде беженской дорожной
судьбой скитальца награжден
не смея подтвердить: возможно
так наша малая семья
на берег выброшена чуждый
все ждет на чемоданах – нужды
лет полубеженских деля
[(расформированный этап
давно сдан в ящиках в казармы
и нет давно казарм пожары
и грабежи гуляли там)]
давно с весами ювелира
сдружилось золото колец
вторая сменена квартира
заметней горбится отец
и мать – скрывая что седеют
виски – все ниже все серей
дни тянутся ночей страшней
петлей затягивая шею
пока однажды пулемет
в ладоши плоские забьет
плеснет как из ведра водою
вдоль окон и зайдется лес
окрестный пушечной пальбою
такс за снарядом точно бес
срывается – к нему взывают
из погреба где ожидают
борьбы сомнительной конца
соседка с видом мертвеца
поспешно крестится на взрывы
– на грома летнево порывы
так бабы крестятся – но вот
утихли громы настает
молчанье – кончилось! – и к чаю
зовет сосед не замечая
молчанье чем населено
а кто то мучаясь задачей
безмолвья заслонил окно
и став за занавеской зрячей
прислушивается – висок
томит нездешний холодок
ево блуждать не долго взору:
вдали пролился плеск копыт
солдат с оглядкою бежит
приникнул сгорбившись к забору
тут всадник: взмах и блеск – и вмиг
шинель солдатская упала
и шашки отирая жало
глядит гарцуя всадник – лик
монгольский страшен и немирен
улыбкой торжества расширен