1
Закон о максимуме и реквизиции страшно расшатали все устои экономической жизни, которая, как мы знаем, и до сентября 1793 г. переживала в высшей степени тяжелые времена. В декабре 1794 г. максимум был отменен. Но остались налицо условия, которые решительно не позволяли французской обрабатывающей промышленности оправиться. Сбыт по-прежнему был возможен почти исключительно лишь внутри страны, но и тут французской промышленности приходилось считаться с могущественно развитой контрабандой; сырье не было так недоступно, как при максимуме, но все же его не хватало очень много, так как неслыханное обесценение ассигнаций препятствовало торговым сделкам; разгром некоторых промышленных городов иностранными армиями (Амьена, Валансьена, Лилля) или усмирительными отрядами (Лиона, Шоле) довершил дело.
Безработица поэтому в 1795–1799 гг. была ничуть не менее жестокая, нежели в 1793–1794 гг. Чудовищное вздорожание всех предметов первой необходимости, бывшее прямым следствием или, вернее, лицевой стороной жестокого финансового кризиса, делало положение людей, живущих своим трудом, поистине отчаянным. Таков общий характер экономической действительности в последние годы интересующей нас эпохи. Документальные показания, относящиеся к концу Конвента и к эпохе Директории, в высшей степени скудны. Обратимся к ним и рассмотрим: 1) что говорят о падении производства, о безработице и дороговизне припасов промышленники, рабочие, правительство; 2) как реагировала на эти бедственные явления рабочая среда в провинции и столице; 3) как боролась правительственная власть с немногими проявлениями рабочего движения; 4) и наконец каково было отношение рабочих к существовавшему политическому строю.
Современникам последовательность событий представлялась в таком виде: сначала максимум, потом реквизиции и наконец обесценение ассигнаций разорили промышленность и оставили рабочих без куска хлеба. Для нас все три причины представляются действовавшими одновременно, но переживавшие революцию иной раз разделяли эти три момента [1].
Во всяком случае, быть может, именно отчасти потому, что максимум был попыткой (весьма неудачной) нейтрализовать гибельные последствия общего экономического и финансового кризиса, как только эта мера перестала привлекать к себе внимание обесценение ассигнаций выступило ярко на первый план. Сырье недоступно, владельцы его не хотят продавать за бумажки, не имеющие никакой цены; рабочие предпочитают не работать и голодать, ибо, работая и получая за труд бумажки, они все равно голодают. Вот повторяющийся мотив этой эпохи.
Следует заметить, что отсутствие сырья, обусловливаемое тем, что и после отмены максимума сырье продолжало «прятаться» ввиду полного недоверия к ассигнациям, а также уже констатированная нами выше техническая отсталость французского производства были двумя главными, коренными причинами страшного кризиса 1795–1799 гг. Они порождали дороговизну и малую продуктивность французской промышленности, логическим последствием чего являлось сокращение сбыта или точнее, переход части внутреннего рынка в руки иностранцев.
Сбыт мог сократиться и даже почти уничтожиться в области шелковой промышленности, но, например, относительно шерстяного, полотняного и особенно бумагопрядильного производства был предел сокращению потребностей населения, был минимум, ниже которого не могли пасть требования внутреннего рынка, несмотря ни на что. И вот тут-то и обнаруживалась полная невозможность для французской промышленности конкурировать с английской, швейцарской, голландской, западногерманской. Все запреты ни к чему не приводили: контрабанда приобрела поистине фантастические размеры, и потребности внутреннего рынка удовлетворялись в 1795–1799 гг. в значительной мере иностранными провенансами, более дешевыми, нежели французские.
1
Архив департамента Соммы. Серия Lm. 22 floréal, an IV (11 мая 1796 г.).