Тут мы видим подтверждение того принципа, который в 1793–1794 гг. неоднократно провозглашался и проводился в жизнь: государство есть верховный распорядитель собственности и личности гражданина. Но теперь, в 1796 г., Директория принцип этот прилагала уже единственно к труду рабочего, который она считает формой частной собственности.
В начале апреля (1796 г.) был издан Советом пятисот закон, который, правда, не заходил так далеко в смысле репрессии, как желательно было Директории, но все же оказался проявлением той политики неослабной суровости относительно рабочего класса, которая была на очереди дня.
Комиссары Директории должны были привлекать к ответственности уклоняющихся от реквизиционных работ рабочих. В первый раз виновные подвергались заключению на 3 дня; в случае рецидива — заключению от 10 до 30 дней [119]. Это — последнее по времени (за всю рассматриваемую эпоху) действие законодательной власти, направленное к поддержанию реквизиций.
Правда, люди, доведенные голодом до того, что их не страшил уже в 1793–1794 гг. закон о подозрительных, едва ли могли особенно испугаться в 1796 г. тридцатидневного ареста. Во всяком случае больше не слышно о сопротивлении реквизициям: сократились ли реквизиции, или не сопротивлялись рабочие, или просто утерялись документы, говорящие об этом, — решить трудно.
Все это были слабые, разрозненные попытки борьбы с одолевавшими бедствиями. Посмотрим теперь, какова была в конце Конвента и при Директории повседневная жизнь рабочей массы. Сведения, которые характеризуют материальное положение рабочих, относятся к столице и давались полицейскими агентами.
Эти сведения разбросаны там и сям в рапортах парижской полиции, подававшихся по начальству (и изданных, как сказано во введении, Оларом) [120]. Ничего похожего у нас нет относительно какого бы то ни было другого пункта. Во всяком случае по положению столичной рабочей массы можно составить себе приблизительное представление о рабочих провинциальных городов.
Приблизительное, но не точное: при всей безотрадности своего положения парижские рабочие были в исключительно привилегированном положении.
Дело в том, что, желая поддержать порядок в столице, правительство обеспечивало Парижу около 1600 мешков муки (по 3½–4, иногда несколько больше квинталов, т. е. 350–400 фунтов в каждом), и зимой в конце 1794 г. член Комитета общественного спасения высчитывал, что «каждый человек в Париже может получать 1 фунт хлеба». Мало того: с февраля 1795 г. каждый рабочий получал 1½ фунта хлеба ежедневно; остальные граждане всякого возраста и пола — по фунту [121].
2 апреля 1795 г. Конвент декретировал, что при распределении хлеба и других съестных припасов «рабочим, ремесленникам и нуждающимся» должно быть оказываемо преимущество перед всеми другими [122]. Это — последний (по времени) декрет Конвента, касающийся рабочего класса.
Организовано это было так, что граждане, снабженные удостоверительными карточками из своих полицейских участков, являлись в булочные и тут получали приходящийся каждому 1 фунт или 1½ фунта за определенную цену, которая, впрочем, при обесценении ассигнаций была так ничтожна, что можно было приравнять эту операцию к даровой раздаче хлеба: плата в 3 су за фунт в те времена, когда фунт хлеба при обыкновенной купле-продаже стоил 10–12 (а позднее и 50) ливров, конечно, была почти совершенно нулевой величиной; иногда же — это было в известных случаях предоставлено участкам — выдавались удостоверения на даровое получение фунта или 1½ фунта хлеба. Уплачивало булочникам правительство, оно же доставляло им муку. Доставало оно эту муку: 1) закупая ее за границей и 2) путем продолжавшихся и в 1795, и в 1796, и в 1797 гг. реквизиций в провинции.
Правительство с весны 1795 г. не переставало увеличивать запасы муки для столицы: Комитет общественного спасения уже давал Парижу не 1600, а больше 1900 мешков, и Буасси-д’Англа высчитывал, что из 636 тысяч человек, составляющих население столицы, 324 тысячи получают 1½ фунта в день, а 312 тысяч — 1 фунт [123].
Но далеко не всегда старания правительства в этом отношении увенчивались успехом. Реквизиции в провинции наталкивались на ряд препятствий, на единодушное, хотя и пассивное сопротивление землевладельцев, да и прочих классов общества, боявшихся остаться совсем без хлеба. Далее, по признанию самих властей, бесчисленные злоупотребления сопутствовали этой организации продовольствия за все время ее существования. Хлеб, раздававшийся по удостоверениям, бывал часто такого качества, что им боялись отравиться, и при всем желании его иногда невозможно было есть; булочники прибегали ко всякого рода ухищрениям, чтобы продать возможно более на сторону по рыночной цене (поставив в то же время на счет правительства этот хлеб, якобы выданный по удостоверениям).
119
120
Как в предшествующем параграфе, так и впредь, цитируя это издание, я указываю лишь том и страницу его, где помещен указываемый рапорт.
121
Нац. арх. AD. XVIII-c, 314.
122
123
Habitants de Paris, de quoi vous plaignez-vous?… Hier 1900 sacs ont été consommés; on a fait pour vous 798 mille livres de pain… etc., etc.