Рабочие жалуются далее, что получаемая ими плата не увеличивалась уже в продолжение 50 лет и их требование не ново. Они и в 1764, и в 1769, и в 1786 гг. жаловались на это начальникам полиции (М. М. les lieutenants de police), и те все признавали основательность их заявлений, но давали только «пустые и бесплодные обещания». Хозяева отрицают это и говорят, что не только 50, но и 35 лет тому назад рабочие получали всего 12 или 15 ливров в месяц (т. е. по 10 су и меньше в день) и что начальники полиции, осведомленные и тогда хозяевами, опровергли требования рабочих. Как же дело обстоит теперь? Рабочие пишут, что они получают всего 30 су в день, а в других промыслах плата повысилась и доходит даже иногда до 3 ливров. Правда, там и хозяева повысили расценку своих товаров и изделий, но ведь и хозяева кузнечных мастерских берут теперь, в 1791 г., от 3 до 5 ливров за то, что брали в 1750 г. 50 су, т. е. берут теперь в 6–10 раз больше.
Хозяева возражают, что рабочие-кузнецы, кроме своих 30 су, получают еще даровое помещение и освещение, так что в общем надо считать, что они получают по крайней мере 36 су в день. Что касается сравнения с другими работами, то там рабочие часть года (в некоторых промыслах) не могут работать; им не платят за воскресенья и праздники, когда работы нет; у них делают вычеты за пропуск хотя бы частицы (одной четверти и даже меньше) рабочего дня. А кузнецы, напротив, работают целый день, не знают мертвого сезона, зарабатывают и в воскресенья, и в праздники; воскресений же и праздничных дней в году в общей сложности — 82 дня.
Рабочие жалуются и на долгий рабочий день: они в кузнице с 4 часов утра до 7 часов вечера без отдыха, и у них часто не хватает времени даже поесть; это разрушает их здоровье. Они просят установить 13-часовой рабочий день. Хозяева опровергают это; у рабочих, — пишут они, — есть 2 часа на еду; работают они на две трети меньше того, как могли бы, если бы работали для своей выгоды. Иногда, правда, им приходится много работать, но тогда они и зарабатывают больше и от заказчиков получают «les légères rétributions» по 6 су за подкованную лошадь. А здоровье их разрушает не этот промысел, но распутное поведение.
Рабочие требуют установления платы в 40 су в день или по крайней мере в 36 су и надеются, что хозяева не будут против этого спорить, тем более что некоторые уже согласились по своей инициативе давать эту плату, а более выдающимся рабочим даже прибавили, сверх того, по 4 ливра в месяц. Хозяева ухватываются за эти слова и подчеркивают, что если рабочие признают неодинаковость способностей, то они не могут требовать и фиксации платы. Есть рабочие, которым стоит платить 50 су, есть и такие, которые не заслуживают и 30.
Рабочие, предвосхищая аргумент хозяев, говорят, что уничтожение пошлин на ввозимые в Париж припасы не удешевит их жизни: они живут не домами, а питаются в харчевнях и не заметят этого удешевления. Хозяева возражают, что, напротив, удешевление хлеба и вина непременно отзовется на положении рабочих. Кроме того, рабочие не платят никаких налогов и даже квартирного сбора, ибо живут у хозяев (речь идет, конечно, только о кузнечном промысле). Рабочие жалуются, что они получают в конце каждого месяца жалованье ассигнациями и «обращение этой бумаги в деньги» причиняет им убытки, размеры которых с каждым днем все увеличиваются. Уже поэтому без увеличения жалованья они не могут существовать.
Ассигнационный кризис, как сказано, уже начался, но в начале 1791 г. трудно было и приблизительно предвидеть, до каких страшных размеров он дойдет впоследствии. Хозяева отвечают, что они и сами страдают от этого падения ценности ассигнаций, но «если рабочие хвалились своим патриотизмом и своим цивизмом, если они французы, то они должны, как все добрые граждане», терпеть ради общего блага и т. д.