Те самые жалобы на «отсутствие патриотизма» французского потребителя, на его англоманские вкусы и т. п., какие раздавались в конце старого режима, раздаются и при Консульстве. Современники жалуются после Амьенского мира, что все заполнено английскими товарами[44].
После заключения Амьенского мира первому консулу была представлена докладная записка, в которой говорилось, что запрещение английских товаров есть пустой звук, что таково убеждение всех и каждого, что нельзя запретить товары, которые все желают получать, и что гораздо проще в той или иной мере английский ввоз разрешить[45].
И мир с континентом, и мир с Англией во Франции склонны были рассматривать исключительно с точки зрения отвоевания у Англии рынков, обороны от английской конкуренции, нанесения Англии возможно большего вреда. В глазах французских публицистов одной из главных светлых сторон Люневильского мира было то, что Бельгия попала окончательно в руки Франции, что мир «открывает этот рынок Франции и закрывает его для Англии», что для Англии закрыты также устья Рейна и Шельды, и отныне английские товары должны проникать в Германию кружным путем, через Эмс, Везер, Эльбу или с Балтийского берега[46]. Когда по Амьенскому миру Англия тоже признала за Францией это владение, тот же публицист, подробнее поясняя свою мысль, выразился так, что Бельгия — потеря не для Австрии, которой она принадлежала политически, но для Англии, которая устроила там склады своих товаров и оттуда направляла эти товары в Германию[47].
Было и оптимистическое течение. Оптимисты полагали, что английская конкуренция не может разорить французскую промышленность, что Англия и вообще уже не страшна.
В эпоху Амьенского мира, в 1802 г., во Франции высказывалось иной раз убеждение, что отныне война с Англией уже не может нанести Франции особого ущерба: «англичане нам уже сделали все зло, какое только могли», они отняли маленькие колонии, а большие (Иль-де-Франс, Кайенну, Гваделупу, Сан-Доминго) они либо вовсе не могут завоевать, либо, завоевав (например, Сан-Доминго), не могут их удержать. Они разорили внешнюю торговлю Франции, но нейтральные суда все равно ввозили во Францию все то, что ей было нужно, и, кроме того, французы научились обходиться без их фабрикатов, без их сахара и их материй[48].
Когда в 1803 г. (постановлением от 6 брюмера XII года) было разъяснено, что допущен ввоз во Францию заграничной хлопчатой пряжи и хлопчатобумажных материй, то это возбудило живейшие нарекания со стороны многих промышленников, говорилось о гибели национальной индустрии[49] и т. д. Министерство, докладывая об этом Наполеону, делало оптимистический вывод, что французской промышленности нечего теперь бояться иностранной конкуренции[50]. Высокие пошлины, которыми все-таки были обложены разрешенные к ввозу ткани, однако, нисколько не успокоили французских промышленников, и мы увидим дальше, что они добились полного воспрещения этого импорта.
В сущности, главным преимуществом Франции перед Англией в области промышленной конкуренции, по распространенному тогда среди французов мнению, должна была явиться большая дешевизна рабочих рук, которая обусловливает большую дешевизну фабрикатов[51]. Указывалось на могущественное земледельческое богатство Франции, на огромность ее населения (сравнительно с Англией); лучшим доказательством малой осведомленности французов в английских делах может служить то, что роль развития механического производства в Англии обыкновенно оставлялась при этих расчетах почти вовсе в тени. Исключением является брошюра «Le bon sens d’un manufacturier», вышедшая в 1802 г. и утверждающая, что англичане производят такие дешевые товары, что только полное запрещение их ввоза может спасти от этой убийственной конкуренции французскую промышленность[52].
Отношения между обеими державами становились все хуже и хуже.
Весной 1803 г. первому консулу был представлен министром внутренних дел доклад о состоянии торговых отношений между Францией и другими державами. Испанией правительство недовольно, находит таможенные ставки слишком высокими и хотело бы больше любезности относительно французского ввоза; с Голландией отношения хороши, и от нее требовать нечего; от Дании нужно домогаться установления более выгодной для Франции торговой политики. С Россией — «все в будущем». Марсельцы ждут только открытия Черного моря, чтобы предпринять ряд торговых путешествий к южнорусским берегам; хорошо бы заключить с русским императором торговый договор. Единственная держава, с которой все не налаживаются отношения, это Англия (la seule puissance avec laquelle nos relations commerciales soient incertaines et flottantes). Мир (только что заключенный) мало помог делу[53]…
44
Nous au contraire, ne voulons que des marchandises d’Angleterre; ses mousselines, ses percales, ses étoffes de coton, ses casimirs, ses faïences, ses aciers, sa mercerie, sa quincaillerie, sa bonnetterie remplissent nos magasins et nous oublions qu’alimentant ainsi l’industrie d’une puissance rivale, nous détruisons la nôtre. (
46
Нац. библ. Lb43 154.
47
Нац. библ. Lb43 209.
49
Нац. арх. AF. IV. 1060.
50
Там же:…il est de fait que, de ce moment, l’industrie française n’a rien à craindre de la rivalité étrangère pour la consommation intérieure.
52
Нац. библ. Lb43 210.
53
Нац. арх. AF. IV. 1060. Paris, le 22 prairial, an X.