В словах «Отец есть одно лицо, Сын — другое, Дух святой — третье» другое (alteritas) не может сохранять свое значение, поскольку это слово используют для обозначения различия, отделенного и отличенного от единства; и в этом смысле нет различия без числа. Однако это совершенно другое различие, чем в неделимой Троице. Толкователь «Троицы» Боэция — из всех, читанных мною, муж, несомненно, ума яснейшего — говорит: «Поскольку в Боге, где Троица есть единица, нет числа — где, как говорит Августин, начиная считать, начинаешь блуждать, — постольку в Боге нет различия как такового».[48] Он говорит «как такового» по поводу употребленного слова; и мы понимаем это лучше, чем можем выразить, хотя никогда наше понимание не будет полностью совпадать с понимаемым. Всякому, желающему достичь божественной меры, необходимо превзойти всякую меру представления и понимания. Той меры, которая есть мера всякой меры, можно достичь, только превзойдя всякую меру, так как ничего, ей подобного, не может прийти нам на ум, по тонкому замечанию Павла в «Деяниях», глава 17[49]. Кто же может постичь раздельную меру нераздельно, «не сливая, по словам Афанасия, лица и не разделяя сущность?»[50] Ведь все сравнения, используемые святыми, совершенно несоразмерны и для всех, не владеющих наукой незнания, то есть знанием того, что они несоразмерны, скорее неполезны, чем полезны. Впрочем, об этом-в мере, данной Богом, — достаточно написано в первой книге «Ученого незнания»[51], хотя и неизмеримо меньше, чем можно сказать».
Чтобы не оставить без обсуждения сказанное противником о Мейстере Экхарте, я стал расспрашивать наставника, слышал ли он о нем что-нибудь.
Он сказал, что повсюду в книжных лавках он видел его многочисленные толкования к большинству книг Библии, а также многие речи и многие рассуждения, и, кроме того, читал выдержки из его сочинения об [Евангелии] Иоанна, испещренные возражениями других, и видел в Майнце у магистра Гульденшафа его краткий ответ тем, кто пытался его осудить, где он дает разъяснения и показывает, что обвинители его не поняли. При этом наставник сказал, что никогда не читал у него о тождестве творения и творца, и похвалил его ум и усердие, однако заметил, что лучше изъять его книги из обихода, так как обыватели не подготовлены к тем допущениям, которые он делает часто вопреки обыкновению других ученых, хотя люди понимающие и могут найти в них много тонкого и полезного.
Когда я затем стал читать примечание противника, что «в абсолютной максимальности все есть то, что есть, так как она есть абсолютное бытие (entitas), без которого ничего нет», с прибавлением слов Экхарта «Бог есть бытие» и заключением, что этим снимается существование вещей в собственом роде, наставник сказал:
«К противнику можно было бы обратиться словами Августина в «Исповеди»; говоря, что Бог есть как бы источник (venam) всякого бытия, он добавляет: «Что мне, если ты не понимаешь?»[52] Называя творца Богом и говоря, что Он есть, мы затем возвышаемся до совпадения и говорим, что Бог совпадает с бытием. Моисей называет Его создателем (formatorem): «И создал Господь человека...»[53] И если Он есть форма форм, Он дает бытие, хотя форма земли дает земле быть [землей], а форма огня — огню.[54] Форма же, дающая бытие [как таковое], есть Бог, формирующий всякую форму. Поэтому, как всякий образ имеет форму, дающую ему бытие образа, причем форма образа есть сформированная форма (forma formata) и истинное в образе только от формы, которая есть истина и образец, так всякое творение есть в Боге то, что оно есть: ведь там всякое творение, будучи образом божиим, находится в своей истине. Это, однако, не снимает существования вещей в их собственных формах; если бы этот человек любил истину, он должен был бы сделать прямо противоположный вывод на основании того, что изложено в «Ученом незнании» во множестве мест, ясно и выразительно.[55]
То же и со ссылкой на Мейстера Экхарта. Экхарт по поводу начала «Бытия», предварительно определяя бытие и доказывая, что Бог есть бытие, а также тот, кто дает бытие и особые формы того или иного бытия, прибавляет, что этим не снимается существование вещей в собственном бытии, а, наоборот, утверждается; он доказывает это на трех примерах: материи, частей целого и человечности Христа.[56] Материя не упраздняется и вовсе не обращается в ничто оттого, что всякое бытие целого — от формы, и часть — оттого, что бытие части — от бытия целого; и, утверждая, что Христос есть единственное личное ипостасное бытие самого Слова, мы не отрицаем, что Христос был обычный человек, как другие люди; так же он обосновывает это».
48
Ср. там же I 19, 57 и прим. 55.