— Возьмите, — сказал я, протянув ее Саре. — Ваш номер был чертовски опасен, должен сказать…
Ее страшно рассердил мой неласковый тон.
— Никакой опасности не было! Пуля летит туда, куда я целюсь! А целюсь я хорошо! Вы ведь убедились в этом?
— Убедиться-то убедился, — сказал я, еще не вполне пришедший в себя, — но два фута в сторону, и…
— Этого не могло произойти, потому что я целилась в…
— Знаю-знаю… Ему в лоб.
Спрыгнув с Пэйнта, я снял сутану и бросил ее Туку, сиротливо стоявшему у самого уродливого деревца.
— А где, интересно, мои штаны? — спросил я.
— Там, — кивнула Сара в сторону. — Я сложила их поаккуратней.
Пока я одевался, она вертела коробку в руках.
— Не понимаю… — недоуменно сказала она. — Что они делали с ней?
— А что, по-вашему, должны были делать с ней варвары, играющие в поло?
— Неужели они использовали ее в качестве мяча?
Я кивнул.
— Теперь им снова придется гонять камешки. Бедняги ужасно расстроены.
Сверху, покинув свой наблюдательный пункт, спустился Хух.
— Отличное выступление, — похвалил он меня. — Особенно для того, кто впервые держит в руках такое оружие…
— Если кто-то и выступил отлично, так это мисс Фостер, — сказал я. — Это она подстрелила птичку.
— Неважно, Майк, — кто. Дело сделано, и лошадки эвакуируются.
— Ты хочешь сказать, что они уходят?
— В настоящий момент идет построение.
Поднявшись к вершине, я увидел, что кентавры действительно выстроились в неровную колонну и уже движутся на запад. Это было приятное зрелище. Какими бы благородными ни были эти существа — ведь они все же отдали мне обещанную коробку, — их соседство беспокоило бы…
Вернувшись, я застал Тука и Сару за воскрешением робота. Мозг возвращался законному владельцу.
— Не поврежден ли он? — тревожно спросила Сара. — Все-таки столько вмятин…
Я мог только пожать плечами.
— Нам ведь не нужно, чтобы он помнил все, — успокаивала она себя. — Мы зададим ему всего несколько простеньких вопросов…
Тук протянул руку, и Сара отдала ему коробку.
— Вы знаете, как это делается? — недоверчиво спросил я.
— Думаю, что да, — ответил он. — Там есть специальные пазы, в которые она и вставляется.
Он запихнул коробку в голову Роско, для верности легонько прихлопнул ее ладонью и закрыл крышку.
Роско шевельнулся. До сих пор неподвижно лежавший на земле, он выпрямился и попытался встать. Голова его медленно поворачивалась, и взгляд задерживался на каждом из нас. Он осторожно поднял руку, затем другую, словно вспоминая забытые движения. Наконец послышался его скрипучий голос.
— Почему же, уже, ну же, хуже, стуже, — сказал он и посмотрел на нас, желая, вероятно, убедиться в том, что мы все прекрасно поняли.
Заметив на наших лицах некоторое недоумение, он заговорил вновь, теперь уже торжественно и медленно, специально для тупых:
— Кот! Бот! Вот! Год! Крот! Лот! Мот! Плот! Пот! Рот! Тот! Ход!
— Он спятил, — сказал я.
— Дятел, — ответил Роско.
— Он рифмует, — сказала Сара. — Больше ничего… Неужели больше ничего?
Я усмехнулся.
— А вы у него спросите!
— Роско! — крикнула она. — Ты помнишь хоть что-то?
— То-то, фото, нота, хота, рота, шпрота…
— Нет-нет! — остановила она его. — Не это! Ты помнишь, кто твой хозяин?
— Каин, — признался робот.
— О Господи! Нужно было проделать такой путь и пройти через такие испытания, чтобы услышать вот это?!
— Роско! — строго сказал я. — Мы ищем Лоуренса Арлена Найта!
— Знай-то, рай-то, чай-то, дай-то…
— Заткнись! — заорал я. — Мы ищем Найта! Укажи направление, в котором нам следует идти!
— Лети, плети, мети, — ответил Роско и, повернувшись, показал рукой на север.
ГЛАВА 17
Итак, мы снова шли по тропе, все дальше и дальше на север.
Пустыня и холмы давно остались позади, и мы взобрались на огромное плато, за которым вдали, упираясь в небо, голубели горы.
Здесь была вода. Множество ее потоков стремительно и звонко бежало по промытым в камне руслам. Мы спрятали свои ставшие теперь ненужными фляги в одном из каменных домиков, которые по-прежнему попадались на нашем пути.
Все наши тюки были теперь привязаны к могучей спине Роско. Я, слегка стесняясь своего вида, шествовал при мече и щите. Хотя это снаряжение было не очень-то к лицу взрослому человеку, во мне шевелилась какая-то атавистическая гордость — та, которую испытывал древний обладатель этого оружия.