— Каждый, — мягко прервал меня Найт, — делает здесь то, к чему имеет склонность. И делает исключительно ради собственного удовлетворения. Других мотивов нет. Лишь радость, доставляемая хорошо сделанной работой. Нет никакого экономического или социального давления. Деньги, признание, слава — все это теряет здесь смысл. Твой судья — ты сам.
— И поэтому, значит, вы пишете?
— Я пишу, — ответил Найт.
— И что же такое вы пишете?
— То, что хочу. Я излагаю свои мысли, стараясь выразить их как можно точнее. Я пишу, и переписываю, и снова пищу. Мне хотелось бы запечатлеть весь опыт моей жизни и понять: что я за существо и почему я именно такой… Мне хотелось бы продолжить…
— Ну, и как успехи? — нетерпеливо спросил я.
Он кивнул на шкатулку.
— Все в ней. Все, что я пока успел. Работа отнимает достаточно много времени, но приносит несравненно больше наслаждения. Конечно, чтобы завершить этот труд — если только я успею его завершить — понадобится не день и не два. Но ведь в моем распоряжении все существующее время?.. Тут у нас и рисуют, и сочиняют музыку, и исполняют ее, и занимаются такими вещами, о которых я и не подозревал прежде! Один из моих ближайших соседей, весьма необычное существо, разрабатывает невероятно сложную игру со множеством фигур и фишек, помещаемых на четырехмерную доску и…
— Перестаньте! — закричала Сара. — Вы не должны отчитываться перед нами!
Умолкнув, она испепелила меня взглядом.
— Ну почему же… — удивился Лоуренс Арлен Найт. — По-моему, это может представлять для вас определенный интерес… Здесь так много удивительного! И я прекрасно понимаю, сколько вопросов может возникнуть у только что прибывшего к нам…
— Майк, — сказал Хух.
— Тихо! — сердито прошептала Сара.
— Это трудно объять сразу, — продолжал Найт. — Очень трудно… Почти невозможно, например, уяснить себе даже то, что время здесь застыло и что — несмотря на регулярное появление и исчезновение света, благодаря которому мы получаем наши искусственные дни — время неподвижно, «вчера» едино с «сегодня» и «завтра». Мы погружены в неподвижный океан вечности, где исключена тирания минут и…
— Майк! — протрубил Хух, уже не сдерживаясь.
Я вскочил. Вслед за мной поднялась Сара. И едва мы это сделали, произошла странная перемена.
Мы стояли в грязной лачуге с дырявой крышей, кривыми стульями и треногим, прислоненным к стене, столом, на котором, среди раскиданных бумаг, стоял деревянный ящик.
— Это за пределами человеческого сознания, — продолжал разглагольствовать Найт. — Это действительно за его пределами… Мне иногда кажется, что кто-то, когда-то и каким-то образом увидел это место, проникся его смыслом и назвал небесами…
Он был стар. Он был невероятно стар. Он был омерзительным живым трупом с ввалившимися щеками и гнилыми зубами. Сквозь огромную дыру его негнущегося от грязи халата видны были ребра, выпирающие, как у истощенного коня. Руки его стали когтистыми лапами. Борода слиплась от слюны. И только в полузакрытых глазах была странная, неуемная живость…
— Сара!! — закричал я испуганно, увидев ее все так же почтительно, благоговейно внимающей звукам, извергаемым грязной развалиной, скукожившейся на колченогом стуле.
— Сейчас, Майк, — бросив на меня недовольный взгляд, сказала она.
Я понял, что перед ней все тот же, прежний Найт! Что она ничего не заметила и все еще находится во власти дурмана, заманившего нас сюда, в эту ловушку!
Теперь я действовал очень быстро, почти не размышляя. Ударив Сару по челюсти, безжалостно и точно, я подхватил ее, уже падающую, и перекинул через плечо. Взглянув мельком на Найта, я увидел, что он отчаянно пытается слезть со своего стула, в то время как рот его продолжает выплевывать слова.
— В чем дело, друзья мои? Может быть, я невольно обидел вас? Так трудно порою понять нравы некоторых людей… Одно неловкое слово и…
Отвернувшись, я увидел на столе все тот же деревянный ящик и протянул к нему руку.
— Майк! — умоляюще прогудел Хух. — Мы не можем медлить! У нас даже нет времени для приличествующих случаю церемоний! Бежим отсюда с максимальным проворством!
И мы побежали с максимальным проворством.
ГЛАВА 20
Мы мчались без оглядки. И только перед тем, как нырнуть в каньон, ведший к воротам, я все же оглянулся…
Сара, уже пришедшая в себя, визжала и молотила меня кулаками по спине. Но я крепко держал ее одной рукой, другой сжимая все же захваченный ящик.
Когда мы выбрались из каньона, Роско и Пэйнт стояли в тех же позах, в которых были оставлены. Прислоненное к скале ружье Сары и мой меч со щитом тоже никуда не делись.