Уже к вечеру пришел Езекия и принес весть:
— Сэр, радирует Абрахам. Там, кажется, что-то неладно.
Шеридан вскочил на ноги и побежал к радиорубке. Он пододвинул стул и потянулся за наушниками:
— Это ты, Эйб? Как дела?
— Плохо, Стив, — сказал Абрахам. — Они не заинтересованы в торговле. Товары им нужны, это видно по тому, как они на них смотрят. Но они не покупают. Знаешь, что мне кажется? По-моему, им нечего нам предложить.
— Но это смешно, Эйб. Они выращивали лодар все эти годы. Амбары набиты ими доверху.
— Их амбар заколочен, — сказал Абрахам. — Поперек дверей перекладины, а окна заколочены досками. Когда я попробовал к нему подойти, они повели себя не очень-то учтиво.
— Я скоро буду, — сказал Шеридан. — Хочу посмотреть на это сам. — Он поднялся и вышел из радиорубки. — Езекия, приготовь автолет, мы отправляемся к Эйбу. А ты, Наппи, побудь около радио. Я буду в деревне, где Эйб, свяжись со мной, если что-нибудь случится.
— Я никуда не отлучусь, останусь здесь, — обещал Наполеон.
Езекия посадил автолет на деревенской площади, рядом с грузолетом, на котором все еще громоздились товары.
Абрахам подошел сразу же, как только они сели.
— Рад, что ты здесь, Стив. Они хотят, чтобы я отсюда убрался. Не хотят, чтобы мы здесь были.
Шеридан сошел с автолета и, с трудом переступая затекшими ногами, остановился посреди площади. Что-то было не то и с деревней, и с жителями — что-то изменилось к худшему, стало не так.
На площади было много народу, одни стояли в дверных проемах, прислонившись к косякам, другие — прислонившись к деревьям. Несколько жителей маячили перед заколоченной дверью массивного амбара на площади, будто стража, которой поручено его охранять.
— Когда я только спустился, — сказал Абрахам, они столпились вокруг грузолета и стали пялиться на товар. По всему было видно, что они еле удерживаются от того, чтобы не потрогать его руками. Я пытался было с ними заговорить, но они особо не стали разговаривать — сказали только, что у них ничего нет. Ну а теперь стоят поодаль и пялятся.
Рядом с крохотными домиками деревни амбар выглядел монументальным зданием. Он высился — квадратный, прочный, совсем без украшений — и был здесь чужим пришельцем с чужой планеты, Земли. Ибо, осознал вдруг Шеридан, это был такой же амбар, какие он видел на фермах Земли где-нибудь в лесной глухомани: огромная шатровая крыша, широченная дверь, к которой надо подниматься по пологому скату, и даже вытяжная труба, оседлавшая конек крыши.
Человек и двое роботов тонули в омуте враждебного молчания. Гарсониане, стоявшие в ленивых позах, не сводили с них глаз, и что-то решительно было не так.
Шеридан медленно обвел площадь взглядом и вдруг понял, что изменилось.
Все, вокруг было заброшенное, а то и просто-напросто грязное. Запущенные домики потеряли свой опрятный вид, улицы были завалены мусором. И соответственно выглядели сами жители.
— Сэр, — сказал Езекия, — на них жалко смотреть.
И он был прав.
В лицах жителей была какая-то обреченность, они горбились и казались усталыми.
— Не понимаю, — удивленно сказал Абрахам. — Если верить нашим данным, это был беззаботный народец, но посмотрите на них сейчас. Может, данные были неверные?
— Нет, Эйб. Изменились сами жители.
Ибо совершенно исключалось, что данные могут быть неверные. Их собирал отряд специалистов, один из самых лучших, и у человека, его возглавлявшего, был многолетний опыт работы на чужих планетах. Экипаж провел на Гарсоне IV два года и сделал все для того, чтобы узнать об этой цивилизации как можно больше.
С местными жителями явно что-то произошло. Неизвестно почему, но они утратили свойственные им веселое расположение духа и чувство собственного достоинства. Они перестали заботиться о своих домах. Дошли до того, что стали племенем грязнуль.
— Вы, ребята, оставайтесь здесь, — сказал Шеридан.
— Не надо, сэр, — встревоженно сказал Езекия.
— Будь осторожен, Стив, — предупредил Абрахам.
Шеридан отправился к амбару. Стоявшие перед входом не шевельнулись. Метрах в двух от них он остановился.
Вблизи, живые, они больше походили на гномов, чем на фотографиях, привезенных на Землю исследовательским экипажем. Сморщенные гномики, но не жизнерадостные, как прежде. Вид у них был болезненный, чувствовалось, что они затаили обиду на что-то и, быть может, злобу. В них было что-то виноватое, и кое-кто даже шаркал ногами от смущения.
— Я вижу, вы нас не понимаете, — непринужденно начал Шеридан. — Мы слишком долго не возвращались — куда дольше, чем рассчитывали.