— Хортон, — попросила Кэти, — опустите меня на землю. Хочу посидеть чуть-чуть, просто полюбоваться. И вы знали, что здесь такое чудо, и ни словечка не сказали!
— Чего не знал, того не знал. Я повернул назад сразу же, как наткнулся на указатель со стрелкой.
— Тогда, может, попробуем попроситься в замок? Ну его, этот постоялый двор…
— Что ж, попробовать можно. Туда должна быть дорога.
Я опустил ее на траву и сам уселся с нею рядом.
— По-моему, нога болит меньше, — сказала она. — Наверное, я сумела бы справиться, даже если пришлось бы пройтись пешком. — Я недоверчиво покачал головой. Нога у Кэти покраснела и опухла так, что лоснилась. — Знаете, когда я была маленькой, я воображала себе замки именно такими, романтически великолепными. Потом я прослушала курс истории средних веков и узнала правду. Но вот перед нами замок во всем величии, и флаги развеваются на ветру…
— Это именно такой замок, какой вы создали в воображении. Вы и миллионы других маленьких девочек в своих маленьких романтических головенках…
И ведь речь не только о замках, напомнил я себе. Здесь, в этом мире, материализовались все фантазии, какие человечество породило на протяжении веков и веков. Где-нибудь здесь Гекльберри Финн плывет на плоту по реке, которой нет конца. Где-нибудь в этом мире Красная Шапочка бежит вприпрыжку по лесной дорожке. А где-нибудь бродит и злополучный мистер Мэгу[6], почти наощупь пробираясь от нелепости к нелепости.
И какова же цель всего этого — и обязательна ли цель? Эволюция сплошь и рядом тоже бредет вслепую, и на первый взгляд чудится, что у нее и нет особого плана. И людям, скорее всего, не стоит даже пытаться докопаться до цели этого мира, потому что люди — слишком уж люди в основе своей, чтобы воспринять, не говоря уж о том, чтобы постигнуть, стиль существования, отличный от их собственного. В точности так же, как динозавры были бы неспособны воспринять мысль (если у них вообще были мысли) о человеческом разуме, который придет им на смену.
Но ведь этот мир, — напомнил я себе, — тоже часть нашего разума… Все предметы и явления, все существа, все идеи этого мира — или этого измерения, или этого параллельного пространства, — по сути, производные человеческого разума. По-видимому, весь этот мир — продолжение разума: мысль, порожденная разумом, использована здесь как сырье, из которого строится новый мир, на котором зиждутся новые эволюционные процессы.
— Я могла бы просидеть тут весь день, — сказала Кэти, — просто сидеть и смотреть на замок, но, наверно, если мы хотим попасть туда, нам надо двигаться. Идти сама я, кажется, все-таки не смогу. Вам будет очень неприятно?..
— Однажды в Корее, в дни отступления, мой оператор был ранен в бедро, и мне пришлось тащить его на себе. Мы с ним и так слишком отстали от остальных, ну и… — Она рассмеялась радостно. — Он был много больше вас и куда менее привлекателен, да еще весь в грязи и сквернословил. И даже не поблагодарил меня…
— Я отблагодарю, обещаю твердо. Это так чудесно…
— Чудесно? С увечной ногой в этом милейшем из миров?..
— Но замок! — воскликнула она. — Вот уж не думала, что увижу своими глазами замок, каким он рисовался в воображении…
— Есть одна загвоздка, — сказал я. — Выскажусь определенно, чтобы больше не повторяться. Я очень сожалею, Кэти…
— О чем? О моей увечной ноге?
— Нет, не об этом. Очень сожалею, что вы вообще попали сюда. Мне не следовало впутывать вас в эту историю. Ни за что не следовало посылать вас за конвертом. И тем более звонить вам из того городка — из Вудмена.
Она наморщила лоб.
— Но что еще вам оставалось делать? К моменту вашего звонка я уже прочла рукопись, а значит, впуталась сама. Поэтому вы и позвонили.
— Может, они бы вас не тронули. Но как только мы оказались вместе в машине и взяли курс на Вашингтон…
— Хортон, берите меня на руки и пошли. Если мы явимся в замок слишком поздно, нас могут не впустить.
— Ладно, — сказал я. — В замок так в замок.
Я встал и наклонился, чтобы поднять ее, но в эту секунду кусты возле тропинки затрещали и оттуда вывалился медведь. Он шел на задних лапах, и на нем были красные шорты в белый горошек, которые держались на одной подтяжке, переброшенной наискось через плечо. На другом плече медведь нес дубинку и скалился самым приветливым образом. Кэти, отпрянув, приникла ко мне, но сдержалась и не вскрикнула, хоть имела на то полное право: несмотря на улыбку, в медведе этом было что-то не заслуживающее доверия.
Вслед за медведем из кустов выступил волк. Этот был без дубинки и тоже старался выжать из себя улыбку, но у него она получалась совсем неприветливой, а пожалуй, и зловещей. Следом за волком показалась еще и лисица, вернее, лис, и они втроем стали в ряд, ухмыляясь нам как давним друзьям.
6
Этим словечком (magoo) в Голливуде прозвали кремовые торты, которыми кидают друг в друга комедийные персонажи, и актеров — исполнителей подобных ролей. Такое же имя было дано персонажу комиксов, раздражительному и крайне близорукому.