— Утром ее отправлю.
— Если я… вы не будете пускать ко мне других, если… если буду безобразничать?
— Не буду пускать, — пообещал я. — Слушайте, по-моему, вы собираетесь устроить представление. Перестаньте об этом думать. Будьте паинькой. Без фокусов, прошу вас.
Она неожиданно засмеялась и спросила:
— А если буду фокусничать — побьете?
Я сказал, что возраст у нее вполне юный, отшлепать иногда не мешает.
21. АРОНИЯ ХОЛДОРН
На другое утро, в половине восьмого появилась Мери Нуньес. Мики Лайнен отвез миссис Херман в Кесаду, а обратно привез Макмана и запас еды.
Приземистый, широкоплечий Макман был отставным солдатом и сохранил военную выправку. За десять лет службы его угрюмое лицо, с жестким ртом и тяжелой челюстью, приобрело цвет мореного дуба. Он был отличный солдат: шел куда послали, стоял где поставили, делал что приказали — на другое у него не хватило бы воображения.
Он передал мне пакет от аптекаря. Десять гран морфия я отнес наверх Габриэле. Она завтракала лежа. Глаза у нее слезились, лицо было влажное и сероватое. Увидев у меня порошки, она отодвинула поднос и, поеживаясь, нетерпеливо протянула руки.
— Вернетесь через пять минут? — спросила она.
— Можете при мне. Я не покраснею.
— Зато я покраснею, — сказала она и покраснела.
Я вышел, закрыл дверь и, прислонившись к ней, услышал шелест бумажки и звяканье ложки в стакане с водой. Потом она позвала:
— Можно.
Я снова вошел. От порошка осталась только скомканная бумажка на подносе. Остальные исчезли. Габриэла лежала на подушках, полуприкрыв глаза, довольная, как кот, наевшийся золотых рыбок. Она лениво улыбнулась мне и сказала:
— Вы прелесть. Знаете, чего мне хочется? Поесть, пойти на море и весь день плавать под солнцем.
— Это будет вам полезно. Возьмите Лайнена или Макмана. Одной выходить нельзя.
— А вы что будете делать?
— Поеду в Кесаду, потом в центр округа и, может быть, даже в Сан-Франциско.
— А мне с вами нельзя?
Я помотал головой:
— У меня дела, а вам надо отдыхать.
— Ну да, — сказала она и взяла с подноса кофе. Я повернулся к двери. — А остальной морфий? — Она говорила с чашкой у рта. — Вы надежно спрятали, никто не найдет?
— Никто. — Я улыбнулся ей и похлопал себя по карману пиджака.
В Кесаде я потратил полчаса на разговор с Ролли и чтение сан-францисских газет. Еще немного, и их вопросы и намеки в адрес Эндрюса перешли бы в разряд клеветы. Неплохо. Помощник шерифа ничего нового мне не сообщил.
Я отправился в центр округа. Вернон был в суде. Двадцатиминутная беседа с шерифом ничего не прибавила к моим познаниям. Я позвонил в агентство Старику. По его словам, наш клиент Хьюберт Коллинсон выразил удивление тем, что мы продолжаем операцию, — он счел, что со смертью Уиддена убийство его сына разъяснилось.
— Скажите ему, что не разъяснилось, — ответил я. — Убийство Эрика связано с несчастьями Габриэлы, и окончательно разобраться в одном мы не можем, пока не разобрались в другом. На это уйдет, наверно, еще неделя. В Коллинсоне не сомневайтесь, — уверил я Старика. — Он согласится, если вы ему объясните.
— Будем надеяться, — холодно сказал Старик, по-видимому не слишком обрадованный тем, что пять агентов продолжают заниматься работой, за которую клиент, возможно, и не захочет платить.
Я поехал в Сан-Франциско, пообедал в «Сен-Жермене», зашел к себе, чтобы взять другой костюм, свежие рубашки и прочее, и вернулся в дом над бухтой в первом часу ночи. Когда я загонял машину под навес — мы все еще ездили на машине Фицстивена, — из темноты возник Макман. Он сказал, что происшествий не было. Мы вместе вошли в дом. Мики сидел на кухне и, зевая, наливал себе стакан, перед тем как сменить в карауле Макмана.
— Миссис Коллинсон уже легла? — спросил я.
— Свет у нее еще горит. Весь день просидела у себя в комнате.
Мы выпили втроем, а потом я поднялся наверх и постучался к Габриэле.
— Кто там? — спросила она.
Я ответил. Она сказала:
— Да.
— Утром не завтракайте.
— Вот как? — Затем, словно что-то вспомнив: — Ах да, я решила больше не обременять вас своими болезнями. — Она открыла дверь и стояла передо мной, улыбаясь чересчур любезно и заложив пальцем книгу. — Как вы съездили?
— Хорошо. — Я вынул из кармана оставшийся морфий и протянул ей. — Тогда мне незачем его носить.
Она не взяла порошки. И, смеясь мне в лицо, сказала:
— А вы в самом деле зверь, а?