— Твой папа? — повторил Таппер.
— Пойдем-ка в дом, — сказал я. — Дам тебе что-нибудь надеть. Нечего разгуливать в чем мать родила.
Он рассеянно покивал.
— Цветы, — сказал он. — Много-много, красивые.
И развел руки, показывая, как много цветов.
— Луга, луга. Всюду цветы. Конца краю нет. И все лиловые. Такие красивые, и пахнут так хорошо, и какие добрые.
Рукой, похожей на птичью лапу, он утер подбородок, по которому во время этой длинной речи побежала струйка слюны. Потом вытер ладонь о бедро.
Я взял его за локоть, повернул и повел к дому.
— А твой папа? Мне надо рассказать твоему папе про цветы.
— После расскажешь.
Я заставил его подняться на веранду, подтолкнул к двери и вошел следом. Вот так-то лучше. Нечего ему болтаться в таком виде по улицам, людей пугать. А я и без того сыт по горло. Только вчера вечером у меня в кухне валялся без памяти Шкалик, и вот заявился нагишом Таппер. Чудаки народ неплохой, и в захолустных городишках их всегда хватает, но сейчас это, право, некстати.
Все еще крепко держа Таппера за локоть, я привел его в спальню.
— Стой тут.
Он стал как пень посреди комнаты и только бессмысленно озирался, разинув рот.
Я отыскал рубашку, штаны. Вытащил пару башмаков, но поглядел на его ноги и сунул башмаки на прежнее место. Наверняка малы. У Таппера огромные, расшлепанные ножищи — видно, многие годы топал босиком.
Я протянул ему штаны и рубаху:
— Надевай. И сиди тут. Никуда не выходи.
Он не ответил и одежду не взял. И опять принялся пересчитывать свои пальцы.
До этой минуты мне недосуг было задумываться, а тут я впервые спросил себя — да где же он пропадал? Как это могло случиться: исчез человек, скрылся без следа ни много ни мало на десять лет, и вдруг — здрасте! — явился неведомо откуда…
Таппер исчез в тот год, когда я только поступил в среднюю школу. Мне это крепко запомнилось, потому что на целую неделю нас, мальчишек, отпустили с уроков и мы помогали его разыскивать. Миля за милей мы прочесывали поля и леса частой цепью, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и под конец думали уже, что найдем не живого человека, а мертвеца. Полиция обшарила дно реки, окрестные пруды и озера. Отряд милвилцев под командой шерифа облазил болото за хижиной Шкалика, старательно прощупывая трясину длинными шестами. Отыскали множество бревен, два или три дырявых, выброшенных за ненадобностью бака для белья, да еще в дальнем конце — давным-давно издохшего пса. Таппера не нашли.
— Ну что же ты, — сказал я ему. — На, оденься.
Он досчитал пальцы и из вежливости утер подбородок.
— Мне надо назад, — сказал он. — Цветы не могут долго ждать.
Он протянул руку и принял штаны и рубаху.
— Мои старые изорвались, — пояснил он. — Просто взяли и свалились с меня.
— Полчаса назад я видел твою матушку, — сказал я. — Она тебя искала.
Сказал и насторожился: еще вскинется, никогда не знаешь, какая муха его укусит. Но я нарочно сказал неосторожные слова — вдруг это немного встряхнет его, всколыхнет в нем каплю здравого смысла.
— А она всегда меня ищет, — беспечно отвечал Таппер. — Она думает, я еще маленький, мне нянька нужна.
Как будто он и не пропадал. Как будто не прошло десять лет. Как будто он вышел из родительского дома всего час назад. Как будто время ничего для него не значило… да, наверно, так оно и было.
— Оденься, — велел я. — Сейчас вернусь.
Прошел к телефону и набрал номер доктора Фабиана. Зачастили гудки: занято.
Я повесил трубку. Кому еще позвонить? Можно Хайраму Мартину. Наверно, ему-то и надо звонить. Но стоит ли? Доктор Фабиан — вот кто здесь нужен, он умеет обращаться с людьми. А Хайрам только и умеет ими помыкать.
Я еще раз набрал номер доктора. Опять занято.
Брякнув трубку на рычаг, я кинулся в спальню. Таппера нельзя надолго оставлять одного. Кто его знает, что он может натворить.
И все-таки я мешкал слишком долго. Его совсем не годилось оставлять одного.
Спальня была пуста. Окно раскрыто настежь, рама с москитной сеткой выломана, Таппера как не бывало.
В два прыжка я пересек комнату, высунулся из окна — никого!
В глазах у меня потемнело от страха. Почему — непонятно. Ну что за важность, если Таппер и удрал, сейчас есть заботы поважнее. И однако, бог весть почему, я знал: надо его догнать, вернуть, ни в коем случае нельзя снова его упустить.