За два месяца до того дня, на который было назначено восстание, Радняка убивают. И революция рассеялась как сон, а ее силы распались на дюжины фракций. Не нашлось достаточно сильного человека, который смог бы удержать их вместе. Некоторые из этих групп и по сей день собираются и вынашивают планы, но у них нет ни влияния, ни настоящей цели.
В такую революцию и втянули Лайонела Грантхема. Через день или два мы будем иметь больше информации, но уже теперь известно, что Махмуд, который проводил месячный отпуск в Константинополе, привез оттуда Грантхема и, сговорившись с Эйнарссоном, решил облапошить парня.
Конечно, Махмуд был очень далек от революции, ведь она направлена против него. А Эйнарссон как раз поддерживал своего начальника генерала Радняка. После его смерти Эйнарссону удалось завоевать почти такую же преданность солдат, какой пользовался покойный генерал. Они, конечно, не любят этого исландца так, как любили Радняка, но Эйнарссон — человек представительный, помпезный, а именно такие черты привлекают простых людей в вожде. Эйнарссон имел армию и мог сосредоточить в руках остатки революционного механизма, чтобы произвести на Грантхема впечатление. Ради денег полковник мог пойти на все. Поэтому они с Махмудом и устроили представление для вашего молодого человека. Для этого они использовали и дочь генерала Радняка Валеску. Думаю, ее тоже обманули. Я слыхала, что ваш юноша и она хотят стать королем и королевой. Сколько денег они вложили в этот фарс?
— Наверное, миллиона три американских долларов.
Ромен Франкл тихонько присвистнула и налила еще вина.
— Какую позицию занимал министр полиции, пока революция еще не погибла? — спросил я.
— Василие, — сказала она, отпивая вино, — удивительный человек, оригинал. Его ничто не интересует, кроме собственного уюта. А уют для него — это чрезмерное количество еды и напитков, не меньше шестнадцати часов сна в сутки и чтобы в течение остальных восьми часов делать как можно меньше движений. Больше его ничто не волнует. Дабы сохранить свой покой, он сделал управление полиции образцовым. Работу все должны выполнять четко и без промедления. В противном случае преступления не будут наказаны, люди будут подавать жалобы, а эти жалобы могут побеспокоить его превосходительство. Он даже вынужден будет сократить свой послеобеденный сон, чтобы принять участие в каком-нибудь совещании или заседании. Так не годится. Поэтому он создал организацию, которая свела количество преступников до минимума и постоянно сокращает этот минимум. Так он добился того, чего желал.
— Убийцу Радняка схватили?
— Застрелен. Оказывал сопротивление при аресте. Через десять минут после покушения.
— Это один из людей Махмуда?
Девушка допила свой бокал, хмуро глянула на меня, и ее нижние веки задрожали.
— А вы не такой уж глупый, — медленно проговорила она. — Но теперь мой черед спрашивать. Почему вы сказали, что это Эйнарссон убил Махмуда?
— Эйнарссон знал, что Махмуд пытался организовать убийство его и Грантхема в тот же вечер.
— Правда?
— Я видел, как солдат взял у Махмуда деньги, подстерег Эйнарссона и Грантхема, выпустил в них шесть пуль, но промахнулся.
Ромен Франкл щелкнула ногтем себя по зубам.
— Это на Махмуда не похоже, — возразила она. — Чтобы на глазах у людей платить за убийство…
— Может, и не похоже, — согласился я. — Но, допустим, нанятый убийца решил, что ему заплатили мало, или получил только часть оплаты. Или, быть может, есть лучший способ получить деньги сполна, чем подойти на улице и потребовать их за пять минут до совершения покушения?
Она кивнула и заговорила, словно размышляя вслух:
— Значит, они получили от Грантхема все, на что надеялись, и теперь каждый старается убрать соперника, чтобы завладеть деньгами.
— Ваша ошибка в том, — сказал я, — что вы считаете революцию трупом.
— Но Махмуд даже за три миллиона не согласился бы плести заговор, который отстранил бы его от власти.
— Вот-вот! Махмуд думал, что они играют комедию для парня. А когда узнал, что это не игра, что у Эйнарссона серьезные намерения, то попытался от него избавиться.
— Возможно. — Она пожала плечами. — Но это только предположение.
— Разве? Эйнарссон носит с собой портрет персидского шаха. Снимок затертый, следовательно, им пользовались часто. Персидский шах был русским солдатом, который после войны вернулся в Персию и продвигался по службе, пока не взял под контроль войска, не стал диктатором, а через некоторое время и шахом. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Эйнарссон — исландский солдат, который попал сюда после войны и сделал карьеру. Теперь армия в его руках. Если он носит при себе портрет шаха и смотрит на него так часто, что тот даже потерся, то не означает ли это, что полковник стремится последовать примеру шаха? Или вы иного мнения?