Позавтракав, мы отправились в зал парламента — просторное овальное помещение, в котором выгнутые ряды скамеек и столов были обращены к возвышению; на нем стояло несколько столов и десятка два стульев. Все, кто был на завтраке, расселись на стульях. Я заметил, что Грантхемна — единственные гражданские лица на возвышении. Среди нас не было ни одного заговорщика, кроме офицеров из армии Эйнарссона. Мне это не понравилось.
Грантхем сидел в первом ряду, между мною и Эйнарссоном. Мы смотрели на депутатов сверху вниз. Наверное, с сотню их собрались в зале, они резко разделились на две группы. Справа сидели революционеры, слева — арестованные. Заметно было, что многие из них одевались второпях.
У стен плечом к плечу вдоль всего зала, кроме возвышения, стояли солдаты Эйнарссона.
В сопровождении двух солдат вошел старик — лысый, сутулый, с кроткими глазами и чисто выбритым сморщенным лицом ученого.
— Доктор Семич, — прошептал Грантхем.
Личные телохранители подвели своего президента к одному из трех столов на возвышении. Он даже не посмотрел на тех, которые уже заняли тут места, и не захотел садиться.
Поднялся и заговорил рыжий депутат — один из представителей революционной партии. Когда он закончил речь, его товарищи одобрительно заговорили. Президент произнес лишь три слова очень спокойным голосом, сошел с возвышения и вышел из зала в сопровождении солдат.
— Отказался подать в отставку, — сказал мне Грантхем.
Рыжий депутат поднялся на возвышение и присел к среднему столу. Законодательный механизм заработал. Люди говорили коротко и, наверное, по существу — настоящие революционеры.
Никто из арестованных депутатов не поднялся. Провели голосование. Не голосовали лишь несколько арестованных. Большинство подняли руки вместе с революционерами.
— Они отменили конституцию, — прошептал Грантхем.
Депутаты снова одобрительно зашумели — те, что пришли сюда добровольно. Эйнарссон наклонился к нам с Грантхемом и проговорил:
— Дальше сегодня опасно заходить. Все остается в наших руках.
— Не хотите ли потолковать?
— Конечно.
— Извините, мы вас ненадолго оставим, — обратился я к Грантхему и отошел в угол возвышения.
Эйнарссон, подозрительно насупившись, отправился вслед за мной.
— Почему не отдать корону Грантхему сейчас же? — спросил я у полковника, когда мы встали в углу, спиной к офицерам; мое правое плечо касалось его левого. — Подтолкните их. Вы можете это сделать. Конечно, они взвоют. А завтра под их натиском вы заставите его отречься от престола. Это будет вам на руку. При поддержке народа ваши позиции станут вдвое прочнее. Тогда вы сможете представить все так, будто революция — дело его рук, а вы — патриот, который не дал этому проходимцу захватить трон. Тем временем вы станете диктатором. Разве не этого вы хотели? Понимаете, к чему я веду? Пусть главный удар придется на него. Вы воспользуетесь противодействием.
Эта мысль пришлась полковнику по вкусу, не понравилось ему только то, что она исходила от меня. Его маленькие глазки впились в мои.
— А почему вы это предложили? — спросил он.
— Что вас беспокоит? Обещаю: он отречется от престола в течение двадцати четырех часов.
Полковник усмехнулся в усы и вскинул голову. Я знавал одного майора, который вскидывал так голову всякий раз, когда собирался отдать неприятный приказ.
Я быстро заговорил:
— Посмотрите на мой плащ — видите, он висит свернутым на левой руке?
Эйнарссон ничего не ответил, но глаза его сузились.
— Вы не видите моей левой руки, — продолжал я.
Его глаза превратились в две щелки, но он снова промолчал.
— В ней автоматический пистолет, — завершил я.
— Ну и что? — пренебрежительно спросил он.
— А ничего. Только… попробуйте отколоть какую-нибудь пакость — и я вас продырявлю.
— Ух! — Он не воспринимал меня всерьез. — И что потом?
— Не знаю. Но взвесьте все как следует, Эйнарссон. Я намеренно поставил себя в такое положение и вынужден буду идти до конца, если вы не уступите. Я успею убить вас, прежде чем вы что-то предпримете. И я сделаю это, если вы сейчас же не отдадите корону Грантхему. Понятно? Я буду вынужден. Наверное, — или, вероятнее, так оно и будет — ваши ребята потом рассчитаются со мной, но вы будете уже трупом. Если я сейчас отступлю, то вы наверняка застрелите меня. Поэтому мне некуда отступать. А если ни один из нас не захочет пойти навстречу друг другу, тогда конец обоим. Я зашел слишком далеко, чтобы теперь колебаться. Вы должны сделать уступку. Подумайте над этим.