ЧЕЛОВЕК, СТОЯЩИЙ ПОПЕРЕК ПУТИ
Пер. Т. Осиповой
Сенатор покусывал губу, словно его одолевали неразрешимые проблемы. Это был грузный человек, внешний вид которого говорил о том, что он привык властвовать. Вместительное кожаное кресло, в котором он восседал, казалось слишком легким: массивные плечи и руки выпирали по обеим сторонам кресла подобно тесту, готовому вытечь из квашни.
Голова сенатора, с гривой жестких, седых волос, тоже была массивной, а лицо с крупными, резкими чертами было прорезано линиями, характерными для властолюбцев.
Когда он встал и пошел через библиотеку, чтобы принести виски и сигар для своего гостя, огромная комната как бы уменьшилась в размерах, стены и потолок словно сдвинулись, а блестящий пол, казалось, вот-вот заскрипит под его тяжелой поступью, хотя пол и был слишком добротен, чтобы заскрипеть. Пустое кресло, напоминающее собой обитую кожей пещеру, немедленно потеряло всю свою внушительность, как только сенатор снова опустился в него.
Резким контрастом сенатору был человек, неловко примостившийся на кончике одного из самых неудобных стульев, стоявших в комнате. Пренебрегая импортными сигарами, поставленными перед ним хозяином, он искривленным пальцем запихивал грубый черный табак в трубку из серовато-желтого кукурузного ствола.
На вид гостю было лет шестьдесят пять, хотя, возможно, он и был лет на десять моложе. Прожитые годы скорее иссушили, чем смягчили его. Его нечесаные волосы, вернее, то, что от них осталось, в молодости были, вероятно, песочно-желтого цвета, а теперь стали желтовато-белыми и тусклыми; усы того же оттенка, местами окрашенные табаком в более темный цвет, торчали над его увядшими губами. Лоб у него был низкий, узкий и плоский, почти как у пресмыкающегося; бесцветные глаза были унылы и лишены блеска, а длинный и тонкий нос нависал над косо срезанным подбородком.
В своих грубых башмаках на толстой подошве он едва достигал пяти с половиной футов, то есть был чуть повыше плеча сенатора, а стрелка весов, если б он вздумал узнать свой вес, вряд ли показала бы больше ста пяти фунтов. На нем был мешковатый костюм табачного цвета, на полу рядом с ним лежала мягкая черная шляпа. Набив трубку, он повернулся к столу, налил виски в стакан и осушил его с безразличным видом, без гримасы отвращения или удовлетворения, которой обычно сопровождается поглощение чистого виски. Затем, не обращая внимания на спички, лежащие возле него, он обшарил карманы и вытащил свои. Чиркнул спичкой о подметку и зажег трубку.
Его взгляд ни на секунду не задерживался на роскошной обстановке комнаты: время от времени он переводил глаза с сенатора на трубку, затем на шляпу, лежавшую на полу, и снова на сенатора.
Этот маленький человечек явно не привык к такой изысканной обстановке и чувствовал себя в ней неловко, но все же почтения к окружающему его великолепию не испытывал ни малейшего. Скорее, он не одобрял этой сибаритской квартиры и потому решил ни на что не обращать внимания.
Сенатор жевал сигару. Хмуро смотрел себе под ноги и говорил. В политических кругах его считали сдержанным человеком, одним из тех, кто выражает свои мысли кратко и весьма резко. В данный момент его речь не соответствовала общепринятому мнению.
Он говорил бессвязно, не заканчивая начатых фраз, не заботясь об нх логической связи. Человечек отвечал время от времени — вяло и односложно, сухим, пронзительным голосом. Слова хозяина, по-видимому, не производили на него никакого впечатления. Было совершенно очевидно, что сенатор послал за ним не для того, чтобы обсуждать виды на урожай или политическое положение в округе Садлоу Каунти.
В таком нервозном словоизлиянии сенатор потерял три четверти часа. Затем он бросил потухшую сигару в камин, придвинул кресло к стулу своего гостя, наклонился к нему ближе; морщины на его лбу обозначились еще резче.
— Но я хотел видеть вас совсем не для этого, Инч, — сказал он. Его низкий голос звучал внушительно, хотя он произносил эти слова полушепотом. — Я попал в трудное положение, и мне нужна помощь.
Джин Инч слегка кивнул головой.
— Могу я рассчитывать на вас? — И снова, получив в ответ бесстрастный кивок, продолжал: — Помните, я помиловал Тома, когда был губернатором?
Это помилование было вызвано, правда, чисто политическими причинами, но что с того? Он помиловал Тома Инча.
Джин Инч вынул трубку изо рта и сказал:
— Да, я знаю, что вы помиловали Тома. Вы можете не напоминать Инчам об их долгах.
— Следовательно, вы мне поможете?