— Удачи я тебе не желаю, — напутствовал меня Джеймс. — Эта девка Кэролайн плодила детей, как кроликов. Я никогда не любил ее.
— Вы ее помните?
— Она вечно надо мной смеялась и выставляла дураком. Я был рад, когда она уехала.
Я кивнул и открыл дверь.
— Погоди, — вдруг сказал он и подошел ко мне. Я понял, что у него созрела какая-то идея.
— Мать, конечно, тебе ничего не оставит, — начал он.
— Почему же? — спросил я.
Он нахмурился.
— Ужас, что было, когда Кэролайн забеременела. Кошмар один. А крику-то… Я помню это… хоть и не знаю, в чем там дело было — мне не объясняли. Я только знаю одно: все изменилось из-за тебя. Кэролайн ушла, а мать превратилась в мерзкую старую грымзу. Что мне только довелось пережить, пока я жил с ней! Она ненавидела тебя… Ей даже мысль о тебе внушала отвращение. Знаешь, как она тебя называла? «Омерзительный зародыш Кэролайн», вот как! Омерзительный зародыш Кэролайн.
Он выжидательно уставился на меня, но, по правде сказать, я ничего не испытал. Ненависть старухи была мне безразлична.
— Я поделюсь с тобой, — сказал он, — если ты сможешь доказать, что Аманда умерла.
В субботу утром мне позвонил Джереми Фоук.
— Будешь завтра дома? — спросил он.
— Да, но…
— Хорошо. Я к тебе заскочу. — Прежде чем я успел возразить, он повесил трубку. Что ж, хорошо, что теперь он хоть предупреждает меня о своем визите: все-таки достижение.
В субботу на почте я столкнулся с Бартом Андерфилдом. Я решил обойтись без обычного вялого приветствия и сразу взял быка за рога.
— А где сейчас Элджин Яксли, Барт?
— В Гонконге, — ответил он. — А что?
— В отпуске? — продолжал я.
— Да нет, конечно. Он там живет.
— А сейчас он приехал, да?
— Нет, не приехал. Он бы мне сообщил.
— Но он ведь должен быть здесь, — настаивал я.
— Почему это должен? — раздраженно сказал Барт.
— Нет его. Он на конном заводе работает — там особо не разъездишься. Время прижимает. А тебе-то что до этого?
— Мне просто показалось… что я его видел.
— Когда? Быть не может.
— М-м… на прошлой неделе. Точнее, восемь дней назад.
— Ошибочка вышла, — торжествующе сказал Барт.
— В тот день Джорджа Миллейса хоронили, и Элджин мне телеграмму прислал… — Он вдруг осекся, глаза забегали, но он продолжал… — из Гонконга прислал.
— Выражал соболезнования?
— Джордж Миллейс, — ядовито сказал Барт, — был дерьмом.
— А ты что же, сам, значит, на похороны не пошел?
— Сдурел, что ли! Да я бы плюнул на гроб.
— Поймал он тебя в объектив, а, Барт?
Андерфилд сузил глаза и не ответил.
— Ну ладно, — сказал я, пожав плечами, — наверно, теперь, когда Джордж умер, многим полегчало.
— Да уж свечки ставят во славу господа, будь уверен.
— Кстати, ты ничего не слышал о том парне, который пристрелил лошадей Элджина? Как там его имя… Теренс О’Три?
— В тюрьме сидит, — сказал Барт.
— Как в тюрьме? — удивился я и стал загибать пальцы.
— Март, апрель, май… он уже должен был выйти.
— Ему срок накинули, — сообщил Барт. — Надзирателю по роже дал.
— Откуда ты знаешь? — с любопытством спросил я.
— Я… ээ… да говорят. — Он вдруг повернулся, видимо, решил, что разговор зашел слишком далеко, и пошел прочь.
— Ну ты, конечно, слышал, что дом Джорджа Миллейса сгорел? — крикнул я вдогонку.
Он остановился и кивнул.
— Ясно. На скачках говорили.
— А ты знаешь, что это был поджог?
Он застыл как вкопанный.
— Поджог? — изумленно переспросил он. — А зачем?.. О! — Тут он понял зачем, а я подумал, что нарочно такое изумление на лице не изобразишь.
Он ничего не знал.
Элджин Яксли был в Гонконге, а Теренс О’Три — в тюрьме. Ни они, ни Барт Андерфилд не грабили, не избивали и не поджигали.
Все оказалось куда сложнее, чем я предполагал.
С выводами я поспешил.
Я недолюбливал Джорджа Миллейса и поэтому без труда уверовал в его непорядочность. Уличающая фотография действительно была сделана им, но доказательств, что Джордж использовал ее, у меня не было. Мне было известно одно: Элджин Яксли поступил на службу в Гонконге, вместо того, чтобы вложить полученные по страховке деньги в скаковых лошадей. Это право любого человека. Здесь нет ничего противозаконного.
Но закон он, тем не менее, нарушил. Он обманул суд, присягнув, что никогда не встречался с Теренсом О’Три. Когда же они встречались? В феврале уже состоялся суд, и О’Три был заключен в тюрьму. Перед судом, зимой? Отпадает — тогда стояла хорошая погода и еще… — В моем мозгу вдруг четко всплыло то, что я еще тогда бессознательно отметил. — Газета! На столе перед французом лежала газета, на которой можно было рассмотреть число.