Он недоверчиво помедлил, потом крикнул кому-то найти Эдди, конюха большого гнедого, принадлежащего Хьюго. Джеймс не дал мне задать вопроса. Он резко спросил Эдди:
— Когда ты в последний раз говорил с Робом?
Парень начал испуганно заикаться:
— Я ег-г-го с п-п-п-рошлой недели не видел.
— С прошлой пятницы? — день, когда Джеймс сам видел меня в последний раз.
— Да, сэр.
— Очень хорошо. Ты помнишь, как плохо выступал большой гнедой в среду на той неделе?
— Да, сэр. — Эдди скорбно взглянул на меня.
— Кто-нибудь давал гнедому перед скачкой кусочек сахара? — в голосе Джеймса слышалась теперь лишь заинтересованность.
Строгость он спрятал.
— Да, сэр, — охотно ответил Эдди. Знакомая улыбка воспоминания появилась на его чумазом лице. И я тайком перевел дух.
— Кто это сделал?
— Морис Кемп-Лор, сэр. Он сказал, что я прекрасно ухаживаю за своими лошадьми, сэр. Он наклонился через барьер в паддоке и заговорил со мной, когда я проходил мимо. И был так уж ласков, что дал гнедому немного сахару, сэр. Но я не думал, что это плохо, ведь мистер Хьюго всегда посылает жеребцу сахар.
— Спасибо, Эдди, — сказал Джеймс слабым голосом. — Насчет сахара не беспокойся… А сейчас — беги.
Эдди ушел. Джеймс тупо смотрел на меня. Часы громко тикали.
Тут я высказался:
— Последние два дня я разговаривал с конюхами всех лошадей из других конюшен. Все они признались мне, что Морис Кемп-Лор давал лошадям сахар перед каждой скачкой. Со мной был Ингерсол. Он тоже это слышал. Можете спросить и его.
— Морис никогда близко не подходит к лошадям на скачках или где бы то ни было, — возразил Джеймс.
— Именно эта странность помогла мне понять, что происходит. Я разговаривал с Кемп-Лором в Данстэбле, сразу после того, как Трущоба и две другие лошади прошли плохо. Он страдал одышкой. Приступ астмы. А это означало, что недавно он побывал очень близко от лошадей. В тот момент я об этом и не подумал, но теперь-то я все знаю.
— Неужели Морис… — повторил он недоверчиво.
— Это просто невозможно!
— А то, что я мог струсить из-за ерундового сотрясения, — это, значит, возможно? — Пожалуй, я не имел права на такой тон, поскольку и сам в течение ужасных двенадцати часов верил в это.
— Не знаю, что и думать, — смущенно выговорил он.
Мы помолчали. Я хотел, чтобы Джеймс выполнил две мои просьбы. Зная о его укоренившейся несклонности к одолжениям, я не был уверен, что эти просьбы будут встречены с энтузиазмом. Но не попросишь — не получишь!
Я начал медленно, проникновенно, так, будто это только что пришло мне в голову:
— Дайте мне лошадь… одну из ваших собственных, раз уж владельцы не хотят меня. И сами проследите за тем, попытается ли Кемп-Лор подсунуть ей сахар. Хорошо, если бы вы смогли побыть около лошади сами. И когда он явится со своими кусочками сахара, как-нибудь выбить их у него из рук или спрятать, а лошади дать сахар из своего кармана. Тогда вы увидите, как лошадь пройдет.
Слишком много хлопот — прочел я у него на лице.
— Ну, это слишком уж фантастично.
— Но нужно только стукнуть его по руке, — мягко настаивал я.
— Нет, — ответил он неуверенно.
И для моих ушей это «нет» прозвучало многообещающе. Я не нажимал, зная по опыту, что если очень уж на него наседать, он заупрямится и его не сдвинешь.
Я только спросил:
— Вы ведь в дружеских отношениях с тем человеком, который проверяет лошадей на допинг?
На скачках одну или двух лошадей каждый день проверяли выборочно: чтобы удержать тренеров сомнительной репутации от использования допинга. Всякий раз перед началом распорядители решали, какие лошади должны подвергнуться проверке — например, победитель второй скачки и фаворит в четвертой. (Особенно, если он оказывался побежденным). Никто, даже и сами распорядители, не знали наперед, у какой лошади возьмут слюну на анализ. Вся система держалась на этой неопределенности.
Джеймс обдумал мои слова.
— Вы хотите, чтобы я узнал, подвергалась ли обследованию хоть одна из лошадей, на которых вы скакали с момента падения?
— Да. Это возможно?
— Я выясню. Но если анализы делались и дали отрицательный результат, вы понимаете, что это целиком разрушит все ваши дикие обвинения.
— Понимаю. Я так много скакал на фаворитах, оказавшихся в хвосте, что поражаюсь, как до сих пор не обнаружили такое систематическое отравление.
— Вы действительно верите в это? — куда более заинтересованно переспросил Джеймс.