— Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.
— Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?
— Еще бы!
— А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!
Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.
— Где вы были?
— В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?
— Бог его знает, — пожал он плечами. — Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если…
Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.
Он перевел разговор на скачки:
— Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку.
Я заверил его, что обошел накануне скаковой круг и знаю, каких мест надо избегать. Он похвалил меня, и было заметно, как он возбужден. В глазах какая-то не свойственная ему застенчивость, зубы сверкают в полуулыбке. «Предвкушение победы, вот что это такое», — подумал я. И не проведи я такие, мягко говоря, напряженные ночь и утро — чувствовал бы то же самое. А сейчас предстоящая скачка не сулила мне радости: если скачешь с ушибами и ссадинами, лучше не становится. Но все равно, я ни за что на свете не уступил бы своего места на Образце.
Да, Джеймс и лорд Тирролд имели право ожидать, что их жокей явится на столь ответственную скачку в самом лучшем физическом состоянии. Но если бы мы обращали внимание на все раны и ссадины — разглядывал я свои руки в перчатках, — мы слишком много времени проводили бы на трибунах, глядя, как побеждают другие. Не впервой мне обманывать таким образом тренера и владельца и все-таки приходить победителем. Надеюсь, и этот раз — не последний.
Я думал насчет Зимнего Кубка. Многое зависит от того, как все пойдет потом. Но в основном я собирался стартовать с краю, стойко держаться четвертым и вырваться вперед на последних трех фарлонгах[3]. В этих скачках должна принять участие новая ирландская кобыла — Изумрудина. Репутация у нее потрясающая. А ее жокей, хитрый парень, здорово орудовал хлыстом. Как правило, он старался держаться впереди. И, выскользнув с поля стремительным броском, всех обогнать корпусов на десять — при повороте к последнему забору. Если Изумрудина вырвется у последнего забора, решил я, Образец должен держаться рядом, а не плестись на четвертом месте. Хотя он и отличный скакун, бессмысленно давать ему такую нагрузку на последней прямой.
Обычно жокеи не торчат во время скачки в раздевалке, и гардеробщики удивлялись, почему я не на трибунах. Но, взяв джемпер и цвета лорда Тирролда, я скрылся в душевой. Наплевать, что подумают гардеробщики. Переодеваться мне необходимо без посторонних глаз, чтобы не видели бинтов.
Первая скачка закончилась, и жокеи стали вваливаться в раздевалку. Я влез в брюки, чулки и сапоги, взял седло и пошел взвеситься на судейских весах. Надо выяснить, сколько свинца Майк должен подложить, чтобы общий вес составлял двенадцать стонов.
— Вы в перчатках? — удивился Майк.
— Да, сегодня холодно. Но для скачки лучше шелковые.
Он вытащил из корзины ворох беловатых перчаток и протянул мне пару. Я взвесился на главных весах и отдал свое седло ожидавшему Сиду.
Он сказал:
— Хозяин велел, чтобы я оседлал Образца в конюшне и вывел прямо на смотровой круг.
— Вот это правильно! — с чувством отозвался я.
— Два частных детектива и чертовски громогласная собачища сторожили в конюшне всю ночь. И еще один сыщик трясся с нами в лошадином фургоне. Он до сих пор дежурит в деннике у Образца. Вот цирк!
— А лошадь как? — спросил я, улыбаясь.
Джеймс с блеском держал свое слово.
— Образец их уделает! — уверенно сказал Сид. — Ирландец и оглянуться не успеет. Все наши парни поставили на Образца. Хотя ребята не в восторге, что на нем скачете вы. Но я-то видел, как вы в четверг вывернули наизнанку Ботву, и велел им не волноваться.
— Спасибо, — поблагодарил я его искренне.
Но лишняя гиря легла на чашу ответственности.
Время ползло еле-еле. Плечи болели. Чтобы отвлечься хоть немного, я стал представлять себе выражение лица Кемп-Лора, когда он увидит на табло мое имя. Сначала подумает — ошибка. И будет ждать, когда ее исправят. Но скоро начнет понимать, что я и впрямь здесь.
Я подвигал пальцами. Опухоль почти опала, и, несмотря на потрескавшуюся кожу, они снова обрели силу.
Вернулись жокеи, болтая, смеясь, чертыхаясь, дружески и не очень дружески переругиваясь, покрикивая на гардеробщиков, сбрасывая с себя камзолы, — такая привычная шумная товарищеская суета раздевалки.