— Возможно. Но вам-то хорошо… вы хоть можете двигаться, чтобы согреться. И у вас куртка… К тому же я не выливал вам на голову трех ведер ледяной воды.
Он задохнулся. И тут-то начал понимать, что ему не удастся спастись из своей тюрьмы легко и просто.
Во всяком случае, когда я вернулся к нему через полчаса, он уже не считал, что я заманил его из Лондона, чтобы освободить после первой же жалобы.
Он свирепо отгонял от себя Застежку, которая дружелюбно клала морду ему на плечо.
— Уберите ее от меня, — завопил он, — она не отстает!
Он вцепился одной рукой в решетку, а другой отбивался от лошади.
— Если вы не будете так шуметь, она вернется к своему сену.
Он сверкнул глазами, и лицо исказилось от ярости, ненависти и страха.
Он расстегнул воротничок рубашки и распустил галстук.
Я положил коробку сахару на подоконник.
— Бросьте ей немного сахару. Действуйте, — добавил я, увидев, что он колеблется. — Этот сахар не отравлен.
Он вздернул голову, и я с горечью посмотрел ему прямо в глаза.
— Двадцать восемь лошадей, начиная с Трущобы. Двадцать восемь сонных кляч! И каждая получала перед скачками сахар из ваших рук.
Он схватил коробку, рывком открыл ее и рассыпал сахар на сено. Застежка последовала за ним, опустила голову и начала хрустеть. Задыхаясь, он вернулся к окну.
— Тебе это так не пройдет! Ты попадешь в тюрьму! Уж я прослежу, чтобы тебя хорошенько измарали.
— Поберегите дыхание, — оборвал его я. — Я многое собираюсь сказать. И если захотите после этого жаловаться в полицию — пожалуйста.
— Ты попадешь за решетку так быстро, что и опомниться не успеешь! И говори побыстрее, что у тебя там…
— Ну, это займет некоторое время, — медленно выговорил я.
— Ты должен выпустить меня в два тридцать. В пять у меня репетиция.
Я улыбнулся.
— Это не случайность, что сегодня пятница.
У него отвалилась челюсть.
— Передача… — начал он.
— Обойдется без вас, — договорил я.
— Но вы не можете… — закричал он, — не можете этого сделать!
— Почему?
— Это же… это же телевидение! Миллионы людей ждут мою передачу.
— Значит, миллионы людей будут разочарованы.
Он молчал, пытаясь взять себя в руки. И снова начал:
— Ну ладно… — Он судорожно вздохнул. — Если вы меня выпустите, чтобы успеть на репетицию, я не стану сообщать в полицию. Забудем об этом.
— Лучше успокойтесь и выслушайте меня. Вам трудно поверить, что я ни в грош не ставлю ваше влияние и ту ложную славу, какую вы приобрели у английской публики. Так же как и вашу ослепительную алчность. Все это фальш, фальш и обман. А под всем этим прячется болезненная зависть, бессилие и злоба. Злоба человеконенавистника. Вы дважды преступник — вы наживаетесь на нас и нас же губите! Но я ни за что не узнал бы этого, не отрави вы двадцать восемь лошадей, на которых я должен был скакать. И не тверди при этом коварно всем и каждому, что я потерял кураж, струсил. Что я уже не работник и меня пора выбросить на свалку, как охапку лежалой соломы. Так что можете потратить этот день на размышления, отчего вы пропустили сегодня свою передачу.
Он стоял неподвижно, с бледным, внезапно вспотевшим лицом.
— Вы так и сделаете?.. — прошептал он.
— Конечно.
— Нет! Нет, вы не можете! Вы же скакали на Образце… Вы должны дать мне провести передачу.
— Больше вы не будете вести никаких передач. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Я вызвал вас сюда не для того, чтобы свести личные счеты. Хотя, не буду отрицать, в прошлую пятницу я готов был убить вас. Но я вызвал вас ради Арта Мэтьюза, и Питера Клуни, и Гранта Олдфилда. Ради Дэнни Хигса и Ингерсола — ради всех жокеев, которых вам удалось выбить из седла. Всеми способами вы старались, чтобы они потеряли работу. А теперь вы потеряете свою.
Впервые этот краснобай утратил дар речи. Губы шевелились, но он не мог издать ни звука. У него запали глаза, нижняя челюсть отвисла, на щеках образовались впадины. Трудно было узнать в нем прежнего красавчика и сердцееда.
Я вынул из кармана большой конверт, адресованный ему, и просунул сквозь решетку.
— Прочтите!
Он вытащил бумаги и прочел их дважды. Очень внимательно. По лицу его было видно: он сразу понял, какой это удар. Впадины на щеках стали глубже.
— Это фотокопии. Другие экземпляры разосланы старшине распорядителей, вашему начальству в телекомпании, а также некоторым другим заинтересованным лицам. Они получат все это завтра утром. И уже не станут удивляться, почему вы не явились сегодня на передачу.