На фотографии была изображена девчушка лет трех-четырех верхом на пони.
На ней была футболка в красную и белую полоску и джинсы; каштановые волосы доходили до плеч. Ничем не примечательный уэльский пони стоял на аккуратно подстриженной лужайке — по всей видимости, фотография была сделана на конном дворе. Вид у девочки и у пони был довольный и холеный. Однако фотографировали с большого расстояния, поэтому черты лица ребенка вышли нечетко. Вот если увеличить…
Я перевернул фотографию обратной стороной, однако ни места съемки, ни имени фотографа не обнаружил. Разочарованный, я положил фотографию на место, и вдруг взгляд мой упал на лежащий рядом конверт. Сердце тоскливо заныло: я узнал почерк матери. На конверте стояло имя бабушки — миссис Лавинни Нор — и был указан адрес старого дома в Нортэмптоншире, того самого, где я сидел в холле и ждал.
Внутри лежало письмо.
— Что ты там делаешь? — спросила бабушка с тревогой в голосе.
— Читаю письмо от матери.
— Но я… Я тебе запрещаю вынимать его. Сейчас же положи назад. Я думала, оно в комоде.
Я пропустил ее слова мимо ушей. Нелепый, размашистый, легкомысленный почерк сразу воскресил в моей памяти маму, будто она была тут же в комнате, извинялась, посмеивалась и, как всегда, просила помочь.
Но в самом письме не было ничего смешного.
«Дорогая мама!
Я помню свое обещание никогда ни о чем тебя не просить, но, хоть это и глупо, все же надеюсь, что ты когда-нибудь передумаешь, поэтому снова обращаюсь к тебе с просьбой. Посылаю тебе фотографию моей дочери Аманды — твоей внучки. Она очень красивая и хорошая девочка (сейчас ей три года). Мне все время приходится возить ее с места на место — у нас ведь нет постоянного жилья, — а ей скоро в школу. Я знаю, что ты не согласишься, чтобы она жила у тебя, но, может быть, ты поможешь нам деньгами? Тогда я смогла бы оставить ее у чудесных людей. Они очень любят девочку и хотят, чтобы она жила с ними, но у них трое детей, так что они просто не могут дать ей все необходимое. Если бы ты регулярно переводила некоторую сумму на их банковский счет, тебя бы это никак не обременило, зато твоя внучка росла бы счастливой, а для меня это очень важно, иначе я не стала бы тебе писать.
У тебя нет никаких причин ее ненавидеть — у них с Филипом разные отцы, и если бы ты ее увидела, то сразу бы полюбила. Прошу тебя, мама, позаботься о ней. Надеюсь на скорый ответ. Очень прошу тебя, мама, ответь мне.
Твоя дочь Кэролайн.
Мой адрес:
Сосновая Сторожка, Миндл Бридж,
Суссекс»
… Я взглянул на упрямую старуху.
— Когда она это писала?
— Очень давно.
— И вы не ответили, — спокойно сказал я.
— Нет.
Ломать копья из-за трагедии, случившейся так давно, не было смысла. Я стал рассматривать штемпель на конверте, стараясь прочитать дату отправки письма, но он расплылся и разобрать что-либо было невозможно. Долго ли она ждала ответа в своей Сосновой Сторожке, беспокоясь, надеясь и отчаиваясь? Правда, применительно к матери, отчаяние было понятием относительным. Отчаяние выражалось в смешке и протянутой руке, а там — как бог (или Дебора, или Саманта, или Хлоя) даст. Она никогда не унывала и, если обратилась за помощью к бабушке, значит уже совсем упала духом.
Я сунул письмо, конверт и фотографию в карман пиджака. То, что старуха, оставив без внимания эту мольбу о помощи, тем не менее хранила их столько лет, вызывало отвращение и вселяло непонятную уверенность, что они по праву принадлежат мне, а не ей.
— Значит, согласен?
— Нет.
— Но ты ведь взял фотографию.
— Да.
— Ну так что же?
— Если вы хотите найти Аманду, наймите частного детектива.
— Я уже пробовала, — нетерпеливо сказала она. — На меня работали три детектива. И все без толку.
— Если уж у них не вышло, мне и подавно ничего не удастся, — сказал я.
— В отличие от них, у тебя есть большой стимул, — сказала она с торжеством. — За такие деньги ты в лепешку расшибешься.
— Ошибаетесь. — Я с горечью взглянул на нее. Она бесстрастно взирала на меня со своих подушек.
— Меня стошнит от ваших денег.
Я пошел к двери и на сей раз отворил ее безо всяких колебаний.
За спиной услышал ее голос:
— Мои деньги достанутся Аманде… если ты найдешь ее.
Глава 2
На следующий день я снова поехал в Сандаун Парк. Письмо и фотография лежали у меня в кармане, но сегодня, думая о своей неизвестной сестре, я уже не испытывал вчерашней детской ярости. Просто заполнился еще один пробел в прошлом.