Финиш не принес никаких неожиданностей, а потом снова показали момент прыжка Рассвета с последующими рассуждениями комментатора: «Вы видите, лошадь делает дополнительный шаг и бросает Филипа Нора вперед… при приземлении лошадь зарывается головой, не оставляя жокею ни единого шанса… бедный Филип Нор крепко вцепился в холку… но сделать уже ничего нельзя… ни лошадь, ни жокей не пострадали».
Гарольд встал и выключил видеомагнитофон.
— Высший класс, — сказал он, сияя. — Я просмотрел этот ролик раз двадцать. Ничего не заметно.
— Никто ничего не заподозрил, — сказал Виктор Бриггс. — Мне даже один из распорядителей сказал: «Вот не повезло, так не повезло».
Он засмеялся каким-то беззвучным нутряным смехом, отчего его грудь заходила ходуном. Потом он взял большой конверт, лежавший рядом с его джин-тоником, и протянул мне.
— Это моя благодарность вам, Филип.
— Вы очень добры, мистер Бриггс, — сказал я сухо. — Но это ничего не меняет. Я не хочу, чтобы мне платили за проигрыш… И ничего с собой не могу поделать.
Виктор Бриггс молча положил конверт назад, зато Гарольд пришел в ярость.
— Филип! — загремел он, нависая надо мной. — Не будь ты упрямым ослом! В этом конверте уйма денег. Виктор очень щедр. Возьми их, скажи спасибо и замолкни.
— Нет… не могу.
— Плевать я хотел, можешь ты или не можешь! Как на скачках жульничать, так ничего, все нормально! А деньги за это мы брать не можем — как же, тридцать сребреников! Меня просто тошнит. Бери деньги, или я тебе их силой в глотку затолкаю.
— Это единственный выход.
— Какой?
— Затолкать их мне в глотку.
Виктор Бриггс откровенно рассмеялся, но когда я взглянул на него, он плотно сжал губы, словно смех вырвался у него непроизвольно.
— И вот еще что, — медленно сказал я, — я больше этого делать не хочу.
При этих словах Виктор Бриггс встал, и оба они, словно онемев, уставились на меня.
Казалось, прошла вечность. Потом Гарольд сказал тихим голосом, в котором слышалось несравненно больше угрозы, чем когда он кричал:
— Ты будешь делать то, что тебе говорят.
Я тоже встал. Во рту у меня пересохло, но я заставил себя говорить спокойно и ровно, как ни в чем не бывало.
— Пожалуйста… не просите меня повторять вчерашнее.
Виктор Бриггс сузил глаза.
— Вас лошадь ушибла? Она ведь на вас наступила… я видел по видео.
Я покачал головой.
— Дело не в этом. Дело в проигрыше. Вы знаете, я ненавижу жульничать. Я просто… не хочу, чтобы вы снова просили меня…
Молчание.
— Послушайте, — сказал я. — Бывают разные случаи.
Конечно, если лошадь в неважной форме, я не стану заставлять ее работать в полную силу, иначе на следующей скачке она сломается. Я придержу лошадь, но ведь в этом есть смысл. Но жульничать, как вчера с Рассветом, я больше не буду.
— Сейчас тебе лучше уйти, Филип, — сказал холодно Гарольд. — А утром мы с тобой поговорим.
Я кивнул и вышел. Теперь уже руки мне никто не подал.
Что они предпримут? Я шагал домой по извилистой темной дороге, как и сотни воскресений прежде, и думал: неужели это конец? Захоти Гарольд, он мог бы прямо с завтрашнего дня посадить на своих лошадей других жокеев. У него не было передо мной никаких обязательств. По жокейской классификации я проходил как «вольнонаемный», поскольку в отличие от других жокеев, которым каждую неделю платили тренеры, получал деньги за каждую скачку от владельца лошади. А вольнонаемные не подпадают под статью о «незаконном увольнении».
Наивно думать, что мне все сойдет с рук. Но, с другой стороны, целых три года Бриггс не жульничал и не заставлял придерживать лошадей. Почему же теперь опять? А если они опять взялись за старое, пусть найдут сосунка, который только начинает карьеру, да и жмут из него соки. Дурацкие мысли! Я сам швырнул им свою работу под ноги, как футбольный мяч, и, возможно, в эту минуту они собираются вывести его за пределы поля.
Какая насмешка судьбы! Я никогда не думал, что смогу это сказать. Слова сами нашли путь наружу, как ручей, пробивший новое русло.
Я и раньше не любил проигрывать по приказу, но все же проигрывал… Что же случилось теперь? Почему теперь мне это так отвратительно, что у меня просто в голове не укладывается, как я снова смогу придержать Рассвета, даже ради карьеры.