6
Имеющаяся скудная литература о Бабефе вовсе не может, к сожалению, служить нам подспорьем для выяснения этого вопроса.
Старая книга Buonarotti «Conspiration pour l’égalité dite de Babeuf», вышедшая еще при Реставрации (в Брюсселе, в 1828 г.), очень ценна уже потому, что принадлежит перу участника заговора и является одним из источников. Буонаротти занят прежде всего внешней историей заговора и процесса и перепечаткой некоторых документов из напечатанных по приказу Директории перед процессом. Правда, внешняя история заговора именно здесь для нас была бы весьма интересна, но Буонаротти ничего не говорит о пропаганде в рабочих предместьях и об успехе или неуспехе этой пропаганды, а, излагая идеи Бабефа, не анализирует, какие именно из них Бабеф считал наиболее пригодными для возмущения народа против Директории, а какие — менее.
Решительно ничего в этом смысле не дает и «Biographie de Babeuf», написанная Ed. Fleury (подзаголовок «Etudes révolutionnaires». Первое издание — без даты, предисловие помечено 1849 г.).
В 1883 г. вышел первый, а в 1884 г. второй том работы Advielle «Histoire de Gracchus Babeuf et le babouvisme».
Второй том занят: 1) перепечаткой защитительной речи Бабефа на суде (впервые напечатанной еще при Директории, в 1797 г.) и 2) перепиской, которую Бабеф вел в 1785–1788 гг. с Дюбуа де Фоссе, секретарем аррасской академии. Что касается первого тома, то он содержит биографию Бабефа и отчасти анализ его доктрины. Автор пользовался как газетами Бабефа, находящимися в Национальной библиотеке, так и отдельными работами и летучими листками, издававшимися Бабефом еще с 1789 г., а также всеми документами, которые Директория сочла нужным напечатать в 1796–1797 гг., отчасти после ареста, отчасти после казни Бабефа. Рукописями, захваченными у Бабефа при обыске и почему-либо не напечатанными Директорией, он не пользовался, быть может потому, что «Etat sommaire» Национального архива, где отмечены номера соответствующих картонов, вышел в свет позже появления книги Адвиелля. Книга Адвиелля гораздо полнее и осведомленнее работы Флери, но интересующего нас тут вопроса и она не затрагивает. Что касается популярных мелких очерков, статей, брошюр о Бабефе, то они основываются, старые — на Буонаротти и Флери, новые — на Адвиелле. Ничего интересного с нашей специальной точки зрения не дает и новейшая книжка Robiquet «Buonarotti et la secte des égaux» (Paris, 1910).
В общих историях революции подавно почти ничего по этому вопросу нет.
В книге Deville «Thermidor et Directoire» (пятый том из коллекции «Histoire socialiste») заговору Бабефа отведено больше места, чем в любой другой общей истории революции (стр. 302–335). Но интересующий нас тут вопрос затронут мельком лишь в двух местах: на стр. 304 отмечается невнимательность Бабефа и его друзей к попыткам рабочих бороться против хозяев, а на стр. 335 упоминается, что рабочая масса Парижа «симпатизировала движению», но была утомлена и неспособна действовать.
Еще меньше можно было ожидать найти по интересующему нас тут вопросу в больших и малых работах, посвященных истории коммунистических и социалистических идей: авторы трудов такого рода, если находили нужным ввести Бабефа в рамки своего исследования, считались с ним, конечно, исключительно как представителем идеи борьбы против собственности в XVIII столетии. Ни история заговора вообще, ни анализ действий Бабефа как пропагандиста их совершенно не занимали (и на самом деле не могли много дать для уяснения интересовавшего их предмета).
Бабеф не был автором «Manifeste des Egaux» (этот документ составлял, по-видимому, Сильвен Марешаль). Но во всяком случае этот манифест излагал идеи Бабефа.
В «Manifeste des Egaux» автор стремится оттенить отличие фактического равенства от равенства конституционного, от равенства перед законом. Первое не существует во Франции, и к нему-то автор призывает сограждан; второе существует, но автор «манифеста» считает его фикцией, не имеющей реального значения. Он стремится к уничтожению права владеть земельной собственностью; он противопоставляет свой идеал «аграрному закону», т. е. земельному переделу вроде того, представление о котором связывается во всей французской публицистике конца XVIII в. и с воспоминанием о смутах конца римской республики, и с именем Гракхов. Вот самое важное место «манифеста», где говорится о собственности: «La loi agraire ou le partage des campagnes fut le vœu instantané de quelques soldats sans principes, de quelques peuplades mues par leur instinct plutôt que par la raison. Nous tendons à quelque chose de plus sublime et de plus équitable, le bien commun ou la communauté des biens, plus de propriété individuelle des terres; la terre n’est à personne. Nous réclamons, nous voulons la jouissance communale des fruits de la terre: les fruits sont à tout le monde» [253]. Здесь, собственно, вполне ясно и категорично говорится лишь об уничтожении частной собственности на землю. Но примем за вполне доказанное, что в словах «le bien commun ou la communauté des biens» (даже так поставленных, как они поставлены в выписанной выше фразе) содержится принципиальное отрицание всякой частной собственности вообще. Признаем далее, что социальный момент в этом документе преобладает над политическим: манифест распространяется о необходимости «реального равенства», об уничтожении деления на «богатых и бедных, господ и слуг, управляющих и управляемых». Наконец, укажем, что в этом документе вполне ясно указывается, какая, по мнению автора, связь между этим будущим «реальным равенством» и восстановлением конституции 1793 г., причем эту конституцию Бабеф считает еще не достижением идеала, но большим шагом вперед по направлению к этой цели [254].
Вполне понятно, что историки социалистических и коммунистических учений неоднократно интересовались именно этим «манифестом», который давал Бабефу право запять место среди предшественников позднейшего коммунистического движения.
Но так как тема наша — не Бабеф, а анализ состояния рабочего класса при революции, то нас заинтересует тут больше всего следующий вопрос: насколько Бабеф считал целесообразным, считал уместным идти к народу и прежде всего к рабочим Парижа с пропагандой отмены частной собственности? Что он рассчитывал главным образом на солдат и, правда, лишь отчасти на рабочих Сент-Антуанского и Сен-Марсельского предместьев [255], это может считаться фактом совершенно точным.
Допросим же документы: они ответят нам совершенно ясно, что сделать уничтожение частной собственности центральным пунктом пропаганды Бабеф не решился ни в казармах, ни в рабочих предместьях.
Обратимся к материалам, которые остались после Бабефа и которые могут дать нам искомый ответ. Это материалы двух категорий: во-первых, статьи и печатные обращения, рассчитанные на пропаганду, и, во-вторых, те данные из захваченных у Бабефа бумаг, которые показывают, как оценивал сам он (и его товарищи) борьбу против собственности в качестве агитационного средства.
Так как нас тут интересует, повторяю снова и снова, не деятельность этого человека, взятая в целом, не генезис и эволюция его идей, то хронологические рамки расследования должны быть ограничены последними полутора годами его жизни, начиная с того времени, когда в нем постепенно стала созревать мысль о возможности вооруженной борьбы против установленных властей.
После падения Робеспьера он издавал (от начала сентября до начала октября 1794 г.) газету «Journal de la liberté de la presse», в которой боролся против наступившей «термидорианской реакции». С конца января 1795 г. до 24 апреля 1796 г. он издает газету «Tribun du peuple ou le défenseur des droits de l’homme», которая является, как указывает ее подзаголовок [256], прямым продолжением предшествовавшей. Сохранена нумерация (первый номер «Tribun du peuple» помечен цифрой 29; пагинация тоже сохранена; первая страница новой газеты считается 259-й; ибо последний номер «Journal de la liberté de la presse» окончился 258-й страницей). По-прежнему темы политической действительности, борьба против «термидорианцев» поглощают почти все его внимание. Но и вопросы социально-экономического порядка время от времени привлекают его внимание. Так, в первом же номере новой газеты он посвящает несколько строк распоряжению Комитета общественного спасения от 16 фримера, которым, как выше было уже сказано, поденная плата, принятая до сих пор в оружейных мастерских, заменена была сдельной и одновременно сокращались штаты рабочих, причем те оружейники, которые окажутся лишними, должны были отправиться в действующую армию. Бабеф с состраданием говорит об участи их семейств [257]. Уничтожение закона о максимуме вызывает у него несколько слов порицания относительно «торгашеских душ» (toutes les âmes boutiquières et marchandes) [258], но он только регистрирует самый факт, не вдаваясь в анализ этого мероприятия. Несколько иронических строк посвящает он также (приведенному нами в главе о максимуме) воззванию Конвента, сопровождавшему отмену закона [259].
254
Celle (la charte. —
255
Достаточно прочитать найденную у него при обыске диспозицию предполагавшегося восстания (AF III-42.
257
Нац. библ. Lc2 824–825.