Французские купцы с самого заключения Тильзитского договора не перестают жаловаться, что к ним по-прежнему применяются суровые правила указа от 3 января 1807 г., изданного в разгаре военных действий[30], но сообразно со своим взглядом на торговые договоры вообще Наполеон полагал, что и без заключения общих формальных актов возможно будет избавиться от подобных частных неудобств и затруднений. И действительно, жалобы на этот дотильзитский указ более не слышны.
Французские купцы домогались еще учреждения коммерческого суда в Петербурге (и указывали при этом, что в Одессе уже существует подобный суд); права продавать ввозимые товары русским купцам всех гильдий, а не только одной первой гильдии[31]; указаний топографического характера о сухопутных дорогах от Вислы к важнейшим русским городам, «так как море закрыто», и еще некоторых льгот и любезностей[32]. Конечно, прежде всего они просили о пересмотре тарифа, но сами сомневались в успехе вследствие сопротивления со стороны русского правительства[33] и вследствие холодного отношения Наполеона к этому вопросу.
Не торопясь заключать торговый договор с Россией, Наполеон думал о других средствах, которые могли бы помочь французам овладеть русским рынком.
Наполеон приказал (13 января 1808 г.) министрам финансов и внутренних дел озаботиться, чтобы в Петербурге завелись французские солидные торговые дома вместо «аваптюристов», которые там пока действуют. Он утверждает при этом, что Россия желает оживления сношений с Францией и желает, чтобы «французская» колония начала конкурировать с английской[34].
Хотя на все вышеприведенные жалобы Наполеон не ответил заключением нового торгового договора с Россией, но на практике, по-видимому, были предприняты шаги, облегчившие для французских подданных торговую деятельность в России. Эта сторона дела исчезает из вида, никаких жалоб на стеснения от русских законов и их исполнителей больше не слышно.
3. Зато выступает на первый план третье и самое непреодолимое препятствие: страшное падение русского курса, падение, тесно связанное и с войнами 1805–1807 гг., и с присоединением России при заключении Тильзитского мира к континентальной блокаде.
Одно фатальное внутреннее противоречие тяготело над всеми комбинациями представителей французского торгово-промышленного мира, касавшимися торговли с Россией после Тильзитского мира: они возлагали все свои упования на дружбу Наполеона с Александром и на разрыв Александра с Англией, а между тем именно этот разрыв с Англией страшно понижал покупательную силу русского рынка, экономически угнетал русское землевладение, уменьшал количество звонкой монеты и если не разорял, то прибеднял именно те высшие слои русского общества, которые являлись главными потребителями французских провенансов.
Сбыт во Францию из России материалов, нужных для кораблестроения, был ничтожен и после Тильзитского мира: и англичане постоянно угрозой стояли на всех морях, и полный упадок французской морской торговли не поощрял к постройке торгового флота, и военный флот строился очень туго (а точнее, вовсе не строился), так как колоссальная сухопутная армия поглощала все[35].
Впрочем, французы склонны были еще и так смотреть, что отсутствие англичан может им позволить диктовать свои цены при покупке русских провенансов. Коленкур так и понимал дело: уничтожив торговлю англичан с Россией, французы будут иметь возможность покупать русские провенансы по произвольно низкой цене. В декабре 1810 г. шла речь о закупке двух тысяч штук мачтового леса в России для нужд французского флота. Коленкур спешит сообщить, что эта часть леса была конфискована у англичан, когда Россия им объявила войну (т. е. они уже купили этот лес в России, но не успели тогда его вывезти). А потому французское морское министерство может сделать «une excellente affaire», т. е. купить эти мачты за 50% их действительной стоимости[36].
Собственно, самым тягостным периодом для русской торговли был первый год союза с Наполеоном (июль 1807 — июль 1808 г.), когда русское правительство считало целесообразным в самом деле мешать англичанам в их сношениях с Империей[37]. Наполеону докладывалось уже в конце 1808 г., что с июля 1807 г. (т. е. с Тильзитского мира) морская торговля на Балтийском море сведена к нулю; Рига, Петербург, Архангельск — в полнейшем торговом бездействии; русские продукты пали в цене за сокращением сбыта.
Англичане не могли простить России Тильзитского мира и в первую голову требовали восстановления прежнего торгового договора. Еще в 1807 г. в ответ на ноту Алопеуса (от 1 августа 1807 г.), объявлявшую о намерении России выступить посредницей в деле заключения мира между Францией и Англией, британский кабинет потребовал, как формулирует одна официального происхождения брошюра, сохранившаяся в Британском музее, «какого-либо доказательства» доброжелательного отношения императора Александра к Англии[38]. А доказательство это, по предложению англичан, должно было состоять («например») в возобновлении расторгнутого после Тильзита англо-русского торгового договора[39].
В английской публицистике в эпоху между Тильзитом и переходом Наполеона через Неман, в 1812 г., а в особенности между Тильзитом и Эрфуртским свиданием, не раз проповедовалось, что континентальная блокада бьет одним концом английских купцов, а другим — русских дворян, и последних даже больше, чем первых; и что поэтому будто бы молодой государь Александр I в опасности, и ему грозит судьба Людовика XVI или Павла I и т. д.[40] Этот мотив несколько раз встречался в том или ином виде в тогдашней английской публицистике. Торгующие дворяне в России (the trading nobles) тоже страдают (как и англичане — fellow-sufferers with ourselves), и даже больше англичан, — вот мысль, которая разрабатывается еще чаще, чем вышеуказанные алармистские мотивы и пророчества.
Когда французское министерство внутренних дел в начале 1808 г. захотело узнать, чем объясняется страшное падение русского рубля (так гибельно влиявшее на французскую торговлю в России), то ему ответили представители французской же торговли, что всему причиной прекращение английского экспорта из России и что средство помочь беде — прекратить морскую войну или дать России новый рынок для сбыта ее продуктов, который не уступал бы утерянному английскому[41].
К началу 1808 г. исчислялось (по данным французского правительства), что Франция сбывает в среднем ежегодно в Россию товаров на 45 миллионов франков. Из этой суммы Лион сбывает товаров на 20 миллионов, Париж — на 6 миллионов, Шампань и Бургонь (вин) — на 5 миллионов, рейнские промышленные провинции — на 5 миллионов (сукон), Бордо (вин) — на 2 миллиона; остальные 7 миллионов не приурочены к определенной местности. Наполеон интересовался, что нужно сделать, чтобы увеличить французский сбыт в России. Ему отвечали (министерство внутренних дел, со слов торговых палат Империи), что вследствие перерыва отношений между Россией и Англией русский курс страшно пал, что в конце декабря (1807 г.) русский рубль стоил от 40 до 50% своей номинальной цены, что без морской торговли, т. е. сбыта в Англию, Россия обойтись не может[42].
30
Нац. арх. F12 534.
31
Это было им нужно потому, что первогильдейским купцам легко было вступить между собой в соглашение насчет цены, которую они предложат французам. Нац. арх. F12 534.
32
Там же.
34
Нац. арх. AF. IV — 909.
35
Голландский гос. архив. Консульские донесения, Frankryk № XXIV. Nantes, le 29 février 1808 (консул van Steynen — министру иностранных дел Голландии): Depuis la dernière paix d’Amiens aucune introduction n’est faite icy en articles du nord, nécessaires à la marine, il n’en existe pas un brin de chanvre, soit de Russie, soit de Pologne…
36
Вел. кн. Николай Михайлович. Цит. соч., т. V, стр. 230–231. Коленкур — Шампаньи, от 12 декабря 1810.
37
Ср. Нац. арх. F12 502.
38
Британский музей, № 8026, d. 25.
40
Британский музей, № 8135, d. 33.
41
Нац. арх. F12 534 (1808).
42
Нац. арх. AF. IV — 1060. Paris, le 13 janvier 1808.