14. Наполеон с 1809 г., а особенно с 1810–1811 гг., начинает практиковать систему лиценций; он при этом стремится, с одной стороны, облегчить получение необходимого колониального сырья Францией, с другой стороны, — посодействовать усилению сбыта французских товаров, особенно шелковых, с третьей стороны, — дать доход казне; в конце концов третий мотив начинает играть преобладающую роль, и, например, в 1813 г. правительство намечает в смете, что таможни должны дать 150–160 миллионов дохода, и сообразно с этим выдаются лиценции в колоссальном количестве. Лиценции в глазах Европы, в глазах общества, даже в глазах некоторых сановников и сотрудников Наполеона были явным и вопиющим нарушением основных принципов континентальной блокады, нарушением, посредством которого французский император желает только себя, только свою казну избавить от тяжкого бремени, возложенного им на своих вассалов и союзников. В частности, лиценции очень сильно портят отношения между Наполеоном и Александром I и немало способствуют упрочению того умонастроения в Петербурге, при котором стало возможно издание декабрьского указа 1810 г.
15. К 1810–1811 гг. обнаруживается окончательно, что не только все усилия монополизировать рынки даже слабых экономически стран не вполне удаются французскому правительству вследствие конкуренции и деятельного контрабандного ввоза, но что и вообще сами эти рынки оказываются разоренными, истощенными, безнадежно слабосильными. Италия утратила (и прежде небольшую) свою платежную и покупательную способность; торговые, но не промышленные ганзейские города, торговая, но не промышленная Голландия были прежде очень важными скупщиками и распространителями французских товаров, теперь они доведены вследствие уничтожения морской торговли до полного упадка, до совершенного обнищания. Герцогство Варшавское разоряется прекращением сбыта через Данциг, Испания, даже в той части своей, которая подчинялась правительству Иосифа Бонапарта, оказывается не упроченным, а утерянным рынком для французов, потому что страна совсем разорена непрекращающейся долголетней, неслыханно яростной народной войной против поработителей, не говоря уже о том, что английский контрабандный ввоз мог совершаться и совершался здесь в широких размерах; он шел из Португалии, из Андалузии, отовсюду, где только французская военная сила не могла держаться, в те части полуострова, которые «считались» замиренными; королевство Неаполитанское с его огромной береговой линией тоже нельзя оберечь от контрабандного ввоза, да оно и не может при общей своей бедности служить сколько-нибудь обширным рынком для сбыта французских провенансов; Иллирийские провинции сами по себе тоже не были сколько-нибудь значительным рынком сбыта, а могли бы быть важны разве в качестве дороги к странам Леванта, но сам Наполеон признает, что нельзя и думать тягаться в странах Леванта с огромным английским импортом, который по Средиземному и Черному морям, по Архипелагу и Эгейскому морю беспрепятственно распространяется по всем странам Леванта.
16. По всем этим разнообразным и очень разнохарактерным причинам сбыт французских товаров не идет ни в Средней, ни в Южной Европе, ни в зависимых, ни в полузависимых от Наполеона странах столь успешно, как это было бы желательно французским промышленникам и императорскому правительству и как можно было бы ожидать. И чем больше выясняются все эти затруднения и препятствия, тем больше промышленный класс Франции начинает мечтать об экономическом завоевании русского рынка, о вытеснении оттуда англичан, но и здесь эти надежды оказываются тщетными: а) английская контрабанда не перестает проникать через Кронштадт, Балтийское побережье, Одессу; b) бессильная прекратить английский сбыт в России, континентальная система оказывается достаточно сильной, чтобы значительно затруднить продажу русского товара (по большей части громоздкого сырья) англичанам, особенно в те годы (1807–1809), когда русское правительство стремилось к тому, чтобы избежать каких бы то ни было упреков «союзника». Упадок русского сбыта в Англию ничуть не вознаграждается сбытом русских товаров во Франции, так как, во-первых, русский строевой лес, пеньку, смолу и т. п. невозможно перевозить во Францию сухим путем без чудовищного вздорожания этих тяжелых и громоздких товаров, морской же путь закрыт вследствие войны с Англией, а во-вторых, французы в эти годы почти не строят ни военных, ни торговых судов, и им эти русские товары оказываются ненужными. Отмеченные условия способствуют неслыханному падению русского курса и понижению покупательной способности именно в тех слоях русского общества, которые всегда были главными потребителями французских провенансов (предметов роскоши, шелковых материй, кружев, вин). Таким образом, еще до декабрьского указа 1810 г. оказывается, что русскому рынку не суждено вознаградить представителей французской промышленности за те разочарования, которые они испытали в Средней и Южной Европе. Декабрьский указ 1810 г., бывший со стороны императора Александра I прежде всего тем, что дипломаты называют «репрессалиями», ответом на бесцеремонное пользование Наполеона лиценциями, а также на давно уже беспокоившие русское правительство политические шаги французского императора, имел пагубное значение для французского сбыта в России; этот указ нанес французской торговле в России тяжкий, окончательно ее погубивший удар. Декабрьский указ 1810 г. в самом деле был «началом конца» франко-русского мира и союза.
17. Так обстояло дело с вопросом о сбыте французских фабрикатов. Что же касается вопроса о сырье, то здесь нужно отметить следующее: а) Единственным сырьем, в самом деле монополизированным Империей Наполеона, был шелк-сырец, так как он водится (в Европе) именно в тех странах, которые принадлежали Наполеону, и так как, где бы он ни водился, в пьемонтских департаментах Империи или в королевстве Италии, все равно нужные количества по дешевой цене всегда были обеспечены, как сказано, за французскими шелковыми мануфактурами, b) Был момент (1808–1809 гг.), когда испанская драгоценная мериносовая шерсть была если не в монопольном владении у французов (так как сбыт в Англию и в эти годы происходил), то во всяком случае, более доступна французским суконщикам, чем их континентальным конкурентам. Да и в 1810–1812 гг. (до битвы при Саламанке) эта тонкая, незаменимая шерсть была всегда вполне доступна французам. Что касается других сортов, попроще, то французские шерстобиты и суконщики в этом отношении не были поставлены в общем хуже саксонцев или богемцев, не говоря уже о Силезии, хотя кое-когда во Франции и делались заявления, будто бы за границей шерсть дешевле. У нас есть, с другой стороны, показания о полнейшей доступности и изобилии шерсти в департаментах, где выделка шерстяных домотканных материй была главной статьей широко развитой деревенской промышленности, с) Полотняная промышленность в отношении обеспеченности сырьем была поставлена несколько хуже суконной; в общем льна, правда, хватало, но, как мы видели в своем месте, бывали случаи, когда отсутствие драгоценных семян русского льна приравнивалось к «общественному бедствию» (calamité publique), а получить этот русский лен было очень трудно из-за прекращения морской торговли, d) Хлопчатобумажная промышленность была поставлена в отношении обеспеченности сырьем хуже всех других из-за трудности добывать хлопок, из-за решительной невозможности заменить колониальный хлопок европейским или левантийским. Акклиматизация хлопка на Апеннинском полуострове дала ничтожные результаты, левантийский хлопок должен был идти через Иллирийские провинции (и эта их роль была в глазах Наполеона важнее, нежели их значение как дороги для французских фабрикатов, идущих в страны Леванта); но, во-первых, левантийский хлопок был грубее, хуже колониального, заморского, а во-вторых, путь из Иллирии во Францию был труден, долог и опасен и обходился гораздо дороже морского. Наполеон знал хорошо, что уже в середине 1808 г. французская промышленность пережила острый хлопковый голод, и все-таки с 1810 г. он окончательно становится на путь самого решительного преследования колониальных товаров. Трианонский тариф был мерой, которая все же еще предусматривала возможность легального появления заморского хлопка в Империи; но последовавший около того же времени разрыв сношений с американцами, главными поставщиками заморских сортов хлопка, разрыв, так вредно отразившийся в то же время на сбыте французских шелковых материй, фактически лишил французскую хлопчатобумажную промышленность возможности получать колониальный хлопок, единственно пригодный для выделки высших сортов бумажных материй, разве только через посредство контрабандной торговли, е) Страдало от недостатка сырья и кожевенное производство, и притом отчасти тоже вследствие «морской войны», так как нельзя было получать, как прежде, нужную сырую кожу из Южной Америки, отчасти же вследствие войны в Испании, так как оттуда (и из Португалии) прежде тоже получались большие партии нужного для этого производства сырья, f) В отчаянном положении оказалось сахароварение, пока единственным сырьем был тростниковый сахар, g) От недостатка колониальных товаров, кроме хлопчатобумажной промышленности, страдали, поскольку нуждались в окрашивающих веществах, и все другие отрасли текстильной промышленности, h) Металлургия (как и до, и после рассматриваемого периода) нуждалась и в заграничной руде, и в заграничном полуобработанном железе для дальнейшей выделки, но нужные количества получала беспрепятственно, так как правительство отдавало себе ясный отчет, что Франция не в силах обойтись собственными средствами в этой области производства, i) Мыловарение, писчебумажное производство в сырье обыкновенно тогда нужды не испытывали, хотя есть указания, что на юге в 1805 г. англичане мешали перевозке нужного тряпья морем.