Когда бог определил мне в низком лице быть на театре света сего, то должно уже мне и в наряде, в одеянии, в поступках и в обращении со степенными, сановными, знаменитыми и почтенными людьми соблюдать благопристойность, уважение и всегда помнить мою ничтожность пред ними. Сие сам я стараясь сохранить и прочим советовал делать так же, отчего и попал я в оклеветание. Оглаголь- ники мои, если бы приписывали мне обыкновенные слабости или пороки, то сносно было бы мне; но сии языко- вредные, представляя меня развращающим нравы, делают меня еще душегубителем, то есть еретиком, и под сим видом запрещают, отговаривают, отсоветывают вступать со мною в знакомство, в беседу, в обращение. Я говаривал молодым людям советоваться со своею природою, чтоб они на зрелище жизни могли сохранить благопристойность, приличную искусным действующим лицам; а если кто взял роль, не совсем сродную ему, то старался бы как можно удачнее оную представить и поступать без соблазнов, дабы хотя несколько жалобы между людьми и роптания пред богом на состояния свои уменьшились[1281].
Слушавшие тут друг на друга взглядывали, и никто ни слова не сказал ему на сие. Сковорода, поклонясь всем, отправился тогда же в уединение.
В Изюмском округе, Харьковской губернии, имели жительство дворяне Сошальские, которых брат меньший просил тут же Сковороду пожить у него, предлагая ему спокойное пребывание в деревне его, где все по вкусу и охоте своей он мог найти, как и самого хозяина, ищущего любви его. Сковорода поехал с ним в деревню его Гусинку, полюбил место и хозяев и поселился в недалеком расстоянии от деревни, в пасеке их. Тишина, безмятежие, свобода возбудили в нем все чувства тех драгоценных удовольствий, которые опытом известны одним мудрым и целомудрым. «Многие говорят (так писал он к другу своему): что делает в жизни Сковорода? Чем забавляется? Я же во господе возрадуюсь, возвеселюсь о боге, спасе моем! Радование есть цвет человеческой жизни, — продолжал он, — оно есть главная точка всех подвигов; все дела каждой жизни сюда текут. Суть некие, как без главной точки живущие, без цели, без пристани плывущие. Но о развращенных я не говорю: свое всякому радование мило. Я же поглумлюсь, позабавлюсь в заповедях вечного. Все исходит в скуку и омерзение, кроме сей забавы, и пути ее — пути вечные[1282].
Между сим круг жизни друга его доходил до той точки, на которой означается[1283] двупутие Геркулесово[1284]. Он вознамерился ехать в столицу для службы: в 1769 году отправился туда и прибыл в ноябре[1285].
Свет представился ему во всей великости своих прелестей. Потоп мыслей покрыл разум его, и бездна желаний отверзлась пред сердцем его. Но, прпучась от наставника своего — Сковороды относиться во всех своих предприятиях к мановению внутреннего духа, силою его пробудился от обаятельного удивления и, три года проживя в столице, всегда хранил под державою его, соблюл душевное спокойствие. Блажен, если бы неуклонно во все текущие лета последовал сему великого совета ангелу!
В 1770 году Сковорода, согласясь, с Сошальским поехал в Киев. Родственник его, Иустин, был начальником Кп- таевской пустыни, что подле Киева. Сковорода поселился у него в монастыре и три месяца провел тут с удовольствием. Но вдруг приметил в себе внутреннее движение духа непонятное[1286], побуждающее его ехать из Киева: следуя сему по своему обыкновению, просит он Иустина, чтоб отпустил его в Харьков. Сей уговаривает его остаться. Григорий непреклонно настаивает, чтоб отправить его. Иустин заклинает его всею святынею не оставлять его. Сей, видя нерасположение Иустина к отпуску его, пошел в Киев к приятелям попросить, чтоб отправили его в Украину. Те удерживают его, он отговаривается, что ему дух настоятельно велит удалиться из Киева. Между сим пошел он на Подол, нижний город в Киеве. Прийдя на гору, откуда сходят на Подол, вдруг, остановясь, почувствовал он обонянием такой сильный запах мертвых трупов, что перенесть не мог, и тотчас поворотился домой[1287].
Дух убедительнее погнал его из города, и он с неудовольствием отца Иустина, но с благоволением духа отправился в путь на другой же день.
Приехав через две недели в Ахтырку–город, остановился он в монастыре у приятеля своего — архимандрита Венедикта. Прекрасное местоположение и приязнь добродушного монаха сего успокоили его. Тут вдруг получили известие, что в Киеве оказалась моровая язва, о которой в бытность его и не слышно было, и что город заперт уже[1288].
Сердце его дотоле почитало бога, как раб; оттоле возлюбило его, как друг. И о сем он рассказывал другу своему так: «Имея разожженные мысли и чувства души моей благоговением и благодарностию к богу, встав рано, пошел я в сад прогуляться. Первое ощущение, которое осязал я сердцем моим, была некая развязанность, свобода, бодрость, надежда с исполнением. Введя в сие расположение духа всю волю и все желания мои, почувствовал я внутри себя чрезвычайное движение, которое преисполняло меня силы непонятной. Мгновенно излияние некое сладчайшее наполнило душу мою, от которого все внутреннее мое возгорелось огнем, и, казалось, что в жилах моих пламенное течение кругообращалось. Я начал не ходить, но бегать, как бы носим некиим восхищением, не чувствуя в себе ни рук, ни ног, но будто бы весь я состоял из огненного состава, носимого в пространстве круго- бытия. Весь мир исчез предо мною; одно чувствие любви, благонадежности, спокойствия, вечности оживляло существование мое. Слезы полились из очей моих ручьями и разлили некую умиленную гармонию во весь состав мой. Я проник в себя, ощутил как сыновнее любви уверение и с того часа посвятил себя на сыновнее повиновение духу божиему».
По прошествии двадцати четырех лет пересказывал он сие другу своему с особенным чувствованием, давая знать, сколь близ нас есть бог, сколько промышляет о нас, хранит нас, как наседка птенцов своих, под крылья свои собрав, если мы только не удаляемся от него во мрачные желания воли нашей растленной.
Поживя несколько у отца Венедикта, отправился он опять в Гусинку к Сошальским, где и занялся упражнениями сочинений.
В 1772 году, в феврале месяце, друг его поехал в чужие края, и, быв во Франции в разных городах, прибыл в 1773 году в Швейцарию, в город Лозанну.
Между многими умными и учеными людьми, каковых в Лозанне нашел он, находился там некто Даниил Мейн- гард, человек отменного разума природного, имевший дар слова, ученость редкую, обширные познания, благонравие философское. Он столько похож был чертами лица, обращением, образом мыслей, даром слова на Сковороду, что можно бы почесть его ближайшим родственником его. Друг Сковороды познакомился с ним, и они друг друга столько полюбили, что Мейнгард, имея у себя подле Лозанны прекрасный загородный дом, сад и величайшую библиотеку, просил его располагать оным всем в свое удовольствие, и сей пользовался всегда, как и многими сведениями от него.
Возвратясь из чужих краев и увидясь со Сковородою в 1775 году, рассказал ему друг его ту удивительную встречу, по которой он нашел в Лозанне похожего человека на него чертами лица, свойствами, образом мыслей и дружбою к нему. Сковорода возлюбил его заочно и с того времени начал подписывать на письмах и сочинениях своих имя свое так: Григорий вар (евр. сын) Савва Сковорода, Даниил Мейнгард[1289].
И добрая и худая слава распространилась о нем во всей Украине, Малороссии и далее. Многие хулили его, некоторые хвалили, все хотели видеть его, может быть, за одну странность и необыкновенный образ жизни его, немногие же знали его таковым, каков он в самой точности был внутренне.
1281
Сведения эти М. Ковалинский почерпнул, по–видимому, главным образом из письма Сковороды к некоему Василию Максимовичу (фамилия не установлена), автограф которого сохранился в его архиве (см. стр. 302—306 наст. тома). Очевидно, в интересах живости изложения содержание этого письма биограф передал как устный рассказ Сковороды. — 399.
1282
Здесь биограф использует письмо Сковороды к нему, являющееся посвящением к «Диалогу, или Разглоголу о древнем мире» (см. т. I, стр. 295—312). — 399.
1283
Геркулесу предстали Минерва и роскошь π звалп его каждая в свой путь: сие называется двупутие Геркулесово.
1284
Геркулес — римское имя героя греческой мифологии Геракла, прославившегося своими двенадцатью подвигами. — 400.
1285
С 1769 г. М. Ковалинский, оставив преподавательскую работу в Харьковском коллегиуме, определился на службу в Петербург, а в 1772 г. вместе с сыном Кирилла Разумовского поехал за границу, где он находился до 1775 г. Указанный период жизни Сковороды биограф осветил па основе имевшихся у него документов, писем и устных рассказов Сковороды. — 400.
1286
Душа мужа возвещать некогда более может, нежели семь блюстителей высоких, сидящих на страже (Книга премудрости, Сирах, гл. 37, ст. 18).
1287
Ксенофонт и Платон описывают различные происшествия, где Сократов дух, так называемый гений, предсказывал такие вещи, которых не можно истолковать из обыкновенных известных естественных сил души. Когда его осудили на смерть и друзья его советовали, чтобы он написал оправдательную речь, — «Я несколько раз принимался писать оную, — сказал Сократ, — но гений всегда мне в том препятствовал. Может быть, угодно богу, чтобы я умер ныне легкою смертью, пока не приду в старость, многоболеаненную и немощную уже».
1288
Речь идет об известной эпидемии так называемой бендеров- ской чумы, возникшей во время войны России с Турцией, — 400.
1289
Об упоминаемом здесь Данппле Мейнгарде сохранились весьма скудные сведения (см. А. П. КовалЬвский. Hoei даш про двшника Г. Сковороди в Лозанш Данила Майнгарда та його Ым'ю. «Украша», кн. 36, 1929, стр. 38—39). — 402.