Приведем (да не посетует на нас за это читатель!) и второй огрызок из той же поэмы — место, повторяющее мысли Белинского о воздействии на характер русской народной песни «степного положения России» и «кровавого самовластительства Грозного» (V, 440-441):
Подобного рода многозначительных и, если угодно, «некрасовских» пейзажных зарисовок у Майкова после 1849 года мы не найдем, точнее, почти не найдем. Но связующие нити между пейзажем и народной темой у поэта все же останутся надолго. В качестве примера можно указать на стихотворение 1853 года под названием «Пейзаж». На фоне осеннего леса, осинника, «бьющего тревогу», возникает фигура старика, помогающего кляче вывезти тяжелый воз из болотистого места, В стихотворении «И город вот опять!..» (1856) лирический герой уносится мечтою из сияющего бального зала в лоно сельской тишины, к осыпавшемуся речному скату, и несказанно изумлен неожиданной встречей с «лесной нимфочкой», крестьянской девочкой, раздвигающей стебли тростника и протягивающей ручонки к ягодам земляники. Аналогична структура стихотворений «Весна! Выставляется первая рама...», «Сенокос», «Ночь на жнитве» и др. Но и в тех пьесах, где видимой связи пейзажа с человеком нельзя обнаружить («Звуки ночи», «Гроза», «Голос в лесу» и др.), он всякий раз воспринимается как часть национального ландшафта, а не как автономно существующий фрагмент природы.
Особо выделяется в этом ряду «Нива», где пейзажная зарисовка («По ниве прохожу я узкою межой...» и т. д.) — всего лишь увертюра к изображению крестьянской жатвы «на всем полей просторе». Жнецы и жницы, весело вяжущие тяжелые снопы, стук проворных цепов на токах, возы, скрипящие под тяжестью собранного хлеба, — картина этого мнимого материального изобилия сопровождалась обращением автора к богу с единственной мольбой: в избытке родине «духовного дать хлеба». Воодушевленное ложной идеей — изобразить материальное благоденствие деревенских тружеников — стихотворение не могло, разумеется, претендовать на широкое обобщение народной жизни. Появившуюся в печати «Ниву» Н. А. Добролюбов назвал «дидактическим» и «плохо сделанным»[9] стихотворением. Если собственно пейзажная и антологическая лирика Майкова и в годы революционной ситуации получала на страницах «Современника», как правило, положительные оценки, то освещение поэтом крестьянского вопроса в духе правительственных предначертаний подвергалось справедливой критике общественности. Негодованием встретили революционные демократы майковскую «Картинку» (1861), прославлявшую «куцую» крестьянскую реформу 1861 года. «Здесь что ни слово, то фальшь», — писал о «Картинке» М. Е. Сатыков-Щедрин[10].
Более снисходительно было оценено демократической критикой стихотворение Майкова «Поля» (1861), представлявшее собой своеобразное переосмысление гоголевского образа степных просторов России и русской тройки. Погоняемая свистом молодого ямщика тройка летит «в пространство без конца»:
«Мучители-бесы» — это тревоживший сознание поэта при. зрак новых, буржуазно-крепостнических форм жизнеустройства, проникавших во все поры русской жизни после реформы 1861 года. Своеобразно воплощает эту тревогу старик — бывший дворовый человек, представитель того многочисленного слоя «крещеной собственности», который после реформы 1861 года остался не у дел, лишился прочного места в системе новых производственных отношений.
В свое время приветствовавший назревавшую отмену крепостного права, автор и теперь вспоминает о нем с отвращением; явно противоцензурный характер имели черновые строки к стихотворению, в которых на фоне бескрайних полей выступала фигура того,
И вместе с тем и вид этой бесшабашно летящей вперед русской тройки, и образ этого неустроенного старика дворового внушали поэту чувство растерянности, вселяли сомнение в жизнетворной силе правительственных «великих реформ», а заодно — ив правомерности его собственных либерально-реформистских надежд и иллюзий.