Кисти ты бросил, забыл о палитре и красках,
Проклял ты Рим и лилово-сребристые горы;
Ходишь как чумный; на дев смуглолицых не смотришь;
Ночью до утра сидишь в остерии за кружкой,
Хмурый, как родина наша... И Лора горюет,
Тщетно гадая, о чем ты тоскуешь, и смотрит
В очи тебе, и порой ловит бред твой сквозьсонный.
Что, не выходит твой Рим на картине? Что, воздух
Тонкой струей не бежит между листьев? Солнце
Легким, игривым лучом не скользит по аллее?
Горы не рядятся в легкую дымку туманов полудня?
Руку, художник! ты тайну природы постигнешь!
Думать будет картина — ты сам, негодуя,
Выносил в сердце тяжелую думу.
FIORINA
«Смуглянка милая, я из страны далекой,
И здесь в развалинах блуждаю одинокой,
И всё-то чудно мне... Скажи, ты рождена
В долине здесь: скажи, какое это зданье?
Ты знаешь, ангел мой, как говорит преданье,
Кем строено, зачем, в какие времена?»
— «Не знаю, мы сюда за земляникой ходим,
А на зиму стада пастись сюда приводим.
Бывают многие и смотрят. Кардинал
Сюда с двором своим намедни приезжал.
Я ягод подала ему; он взял немного,
Благословил меня, велел молиться богу,
Красавицей меня и умницей назвал...
На мне в тот день венок был из листков дубовых,
А в косы я вплела нить бисеров перловых».
ДВОЙНИК
Назвавши гостей, приготовил я яств благовонных,
В сосуды хрустальные налил вина золотого,
Убрал молодыми цветами свой стол, и, заране
Веселый, что скоро здесь клики и смех раздадутся,
Вокруг я ходил, поправляя приборы, плоды и гирлянды.
Но гости не идут никто... Изменила и ты, молодая
Царица стола моего, для которой нарочно
Я лучший венок приготовил из лилий душистых,
Которой бы голос и яркие очи, уста и ланиты
Служили бы солнцем веселости общей, законом
И сладкой уздой откровенному Вакху... Что ж делать?
Печально гляжу я на ясные свечи, ряд длинный приборов...
А где же друзья? Где она?.. Отчего не явилась?..
Быть может...
Ведь женское сердце и женская клятва что ветер...
Эх, сяду за кубок один я... Один ли?.. А он, неотступный,
Зачем он, непрошеный гость, предо мною уселся,
С насмешкой глядит мне в глаза? И напрасно движенья
Досады и ревности скрыть перед ним я стараюсь...
Ох, трудно привыкнуть к нему, хоть давно мы знакомы!
Всё страшно в нем видеть свой образ, но только без сердца,
Без страсти и с вечно холодной логической речью...
Софист неотступный, оставь меня! Что тебе пользы,
Хирург беспощадный, терзать мою душу?..
LORENZO
Слава богу, деньги есть
Шляпу на брови надвину,
Плащ широкий перекину
Чрез плечо... войду я в честь.
Встретит князь меня с почтеньем,
И поклонится аббат,
И маркизы с приглашеньем
Мне навстречу полетят.
Я высок, красив и ловок...
Речь — серебряная нить;
Знаю тайну всех уловок
Сердце женщины дразнить.
В будуар благоуханный
В ночь прокрадусь я тайком...
Потоскует сердце Нанны,
Знаю я... да что ж мне в том?
Деньги выйдут... что ж за дело?
Молоток возьму я свой,
Буду сечь я мрамор белый
У скульптора в мастерской.
А наскучит — повалюся
Я на паперти церквей
И калекой притворюся,
Мол, уродец с детских дней!
Стыдно, что ль? Пускай пеняют,
Что казны не клал под спуд!..
А маркизы?.. Не узнают!
А узнают — прочь пойдут.
Что мне в них? Всегда от Нанны,
Будь в чести ль, в лохмотье ль я,
Я услышу: «Друг желанный,
Гость мой милый, я твоя!»
«ВСЁ УТРО В ПОИСКАХ, В ПЕЩЕРАХ, ПОД ЗЕМЛЕЙ...»
Всё утро в поисках, в пещерах, под землей,
В гробницах, в цирках!.. Ну, пусть труд
свершают свой
Сопутники мои — этрурский антикварий
И немец, кропотун в разборе всякой стари!
Довольствуюся я, как славянин прямой,
Идеей общею в науке Винкельмана.
Какое дело мне до точности годов,
До верности имен! Голодный, я готов
Хоть к черту отослать Метелла и Траяна...
И жар невыносим! Вся выжжена земля!
Зеленых ящериц пугливая семья
Под листья прячется, шумя плющом руины;
Далекий горизонт в серебряной пыли...
А! вот под аркою старинною в тени
Домишко, слепленный из тростника и глины!
Прощайте! Ну, мой конь! вот берег! берег! в путь!
Ведь в этой хижине живет какой-нибудь
Потомок Ромула, Помпея иль Нерона!
Стучусь: «Э-ге! кто там! Signor padron! padrona!..»[25]
О Рим, о чудный край! Всё кажется здесь сном!
Передо мной стоит, с широкими косами,
Хозяйка стройная, с блестящими очами,
Со смугло-палевым классическим лицом
И южной грацией движений и улыбок...
А как роскошный стан изваян! как он гибок!..
Я с жадностью следил, как ставила она
Передо мною сыр с фиаскою вина...
«Вы замужем?» — «Мой муж уехал в город». — «Долго
Пробудет?» — «Дня два, три...» Тут говорил я ей
О мнимой святости супружеского долга,
Что вообще любить не надобно мужей,
А сердцу выбор дать. Она сперва молчала
Иль с миной набожной серьезно отвечала:
«Так бог велит». Потом, вдруг пальчик свой прижав
К устам и глазками на угол указав,
Шепнула: «Завтра». Я взглянул на угол темный
И вижу: капюшон спустивши, тихо, скромно,
Храня смирения и умиленья вид,
Молитву набожно свершает иезуит.