«СИЖУ ЗАДУМЧИВО С ТОБОЙ НАЕДИНЕ...»
Сижу задумчиво с тобой наедине;
Как прежде, предо мной синеют даль и горы...
Но с тайной робостью покоишь ты на мне
Внимательной тоски исполненные взоры...
Ты чувствуешь, что есть соперница тебе —
Не дева юная... ты слышишь, призывает
Меня немая даль, влечет к иной судьбе...
Ты чувствуешь, мой дух в тоске изнемогает,
Как пленный вождь, восстал от сладких снов любви
И силы новые он чувствует в крови,
И, зодчий ревностный, упрямое мечтанье
Уже грядущего сооружает зданье...
ДРЕВНИЙ РИМ
Я видел древний Рим: в развалине печальной
И храмы, и дворцы, поросшие травой,
И плиты гладкие старинной мостовой,
И колесниц следы под аркой триумфальной,
И в лунном сумраке, с гирляндою аркад,
Полуразбитые громады Колизея...
Здесь, посреди сих стен, где плющ растет, чернея,
На прахе Форума, где у телег стоят
Привязанные вкруг коринфской капители
Рогатые волы, — в смущеньи я читал
Всю летопись твою, о Рим, от колыбели,
И дух мой в сладостном восторге трепетал.
Как пастырь посреди пустыни одинокой
Находит на скале гиганта след глубокой,
В благоговении глядит, и, полн тревог,
Он мыслит: здесь прошел не человек, а бог, —
Сыны печальные бесцветных поколений,
Мы, сердцем мертвые, мы, нищие душой,
Считаем баснею мы век громадный твой
И школьных риторов созданием твой гений!..
Иные люди здесь, нам кажется, прошли
И врезали свой след нетленный на земли —
Великие в бедах, и в битве, и в сенате,
Великие в добре, великие в разврате!
Ты пал, но пал, как жил... В падении своем
Ты тот же, как тогда, когда, храня свободу,
Под знаменем ее ты бросил кров и дом,
И кланялся сенат строптивому народу...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Таким же кончил ты... Пускай со всей вселенной
Пороков и злодейств неслыханных семья
За колесницею твоею позлащенной
Вползла в твой вечный град, как хитрая змея;
Пусть голос доблести уже толпы не движет;
Пускай Лициния она целует прах,
Пускай Лициний сам следы смиренно лижет
Сандалий Клавдия, бьет в грудь себя, в слезах
Пред статуей его пусть падает в молитве —
Да полный урожай полям он ниспошлет
И к пристани суда безвредно приведет:
Ты духу мощному, испытанному в битве,
Искал забвения... достойного тебя.
Нет, древней гордости в душе не истребя,
Старик своих сынов учил за чашей яду:
«Покуда молоды — плюща и винограду!
Дооблачных палат, танцовщиц и певиц!
И бешеных коней, и быстрых колесниц,
Позорищ ужаса, и крови, и мучений!
Взирая на скелет, поставленный на пир,
Вконец исчерпай всё, что может дать нам мир!
И, выпив весь фиал блаженств и наслаждений,
Чтоб жизненный свой путь достойно увенчать,
В борьбе со смертию испробуй духа силы,
И, вкруг созвав друзей, себе открывши жилы,
Учи вселенную, как должно умирать».
PALAZZO [26]
Войдемте: вот чертог с богатыми столбами,
Земным полубогам сооруженный храм.
Прохлада царствует меж этими стенами,
Лениво бьет фонтан по мраморным плитам;
Террасы убраны роскошными цветами,
И древние гербы блистают по стенам —
Эмблемы доблести фамилий, гордых властью:
Кабаньи головы да львы с открытой пастью.
Здесь всё еще хранит следы времен былых;
Везде минувшего остатки вековые,
Вот груды пышные доспехов боевых,
И исполинский меч, и латы пудовые,
И Палестины ветвь, и кость мощей святых;
Там пыток варварских орудья роковые,
Колеса и зубцы; вкруг дивный дар руин —
Антики желтые и длинный ряд картин:
То предки гордые фамилии высокой.
Там старцы: латы их изрублены в боях,
И страшен яркий взгляд с улыбкою жестокой...
Там красный кардинал, в маститых сединах,
Коленопреклонен, с молитвою глубокой,
Перед мадонною с младенцем на руках;
Там юноша, средь муз, любимый Аполлоном,
Венчанный миртами лукавым Купидоном.
Там жены: та бела, как мрамор гробовой,
В потускшем взгляде скорбь и ужас затаенный...
То жизнь, убитая боязнью и тоской,
То жалоба души, судьбою обреченной
Служить для деспота свирепого рабой
И сластолюбия забавою презренной;
Как будто говорит она: «Здесь дни губя,
Жила и умерла я в муках, не любя...»