Та — жизни полная и в блеске самовластья —
Сомкнутые уста, нахмуренная бровь...
Обыкновенных жен ей мало было счастья,
И гордая душа прорвалась из оков;
Служили ей кинжал, и яд, и сладострастье
На шумных оргиях, и мщенье, и любовь, —
И взор ее горит насмешкой исступленной,
Всей гордостью души, глубоко оскорбленной...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И ныне пусто всё в блестящей галерее...
На этих мраморах густая пыль лежит;
Оборванный лакей, в истасканной ливрее,
На креслах бархатных раскинувшись, храпит;
И в залах, как среди развалин Колизея,
Семейство англичан кочует и шумит...
А вы — вы кинули отцов чертог печальный,
Наследники их прав и чести феодальной?
Благословенье вам! Не злато, не гербы
Вам стали божеством, а разум и природа,
И громко отреклись вы от даров судьбы —
От прав, украденных отцами у народа,
И вняли вы призыв торжественной борьбы,
И движет вами клик: «Италии свобода!»
И гордо шелестит, за честь страны родной,
Болонская хоругвь над вашей головой!
Благословенье вам! Италии спасенной
В вас избавителей увидеть суждено!..
Но тише... Здесь живут: раскинут стол зеленый,
Вчера здесь пир был: всё исписано сукно;
Там дребезги стекла... бокал неосушенный...
И солнце облило лучами, сквозь окно,
Перчатки женские и бюст Сократа важный,
Накрытый шляпкою красавицы продажной.
ЖИТЕЙСКИЕ ДУМЫ
ПОСЛЕ БАЛА
Мне душно здесь! Ваш мир мне тесен!
Цветов мне надобно, цветов,
Веселых лиц, веселых песен,
Горячих споров, острых слов,
Где б был огонь и вдохновенье,
И беспорядок, и движенье,
Где б походило всё на бред,
Где б каждый был хоть миг — поэт!
А то — сберетеся вы чинно;
Гирлянды дам сидят в гостиной;
Забава их — хула и ложь;
Танцует в зале молодежь —
Девицы с уст улыбку гонят,
По лицам их не разберешь,
Тут веселятся иль хоронят...
Вы сами бьетесь в ералаш,
Чинопоклонствуете, лжете,
Торгуете и продаете —
И это праздник званый ваш!
Недаром, с бала исчезая
И в санки быстрые садясь,
Как будто силы оправляя,
Корнет кричит: «Пошел в танцкласс!»
А ваши дамы и девицы
Из-за кулис бросают взор
На пир разгульный модной львицы,
На золотой ее позор!
УТОПИСТ
Свои поместья умным немцам
На попечение отдав,
Ты сам меж ними чужеземцем
Проводишь век — и что ж? ты прав...
Твои мечты витают выше...
Что перед ними — нищих полк,
Да избы с сломанною крышей,
Да о житейских дрязгах толк?
Подобно мудрому Зевесу,
Ты в олимпийской тишине,
На мир накинув туч завесу,
Сидишь с собой наедине.
Сидишь, для мира вымышляя
И лучший строй, и новый чин, —
И весь Олимп молчит, гадая,
Чем озабочен властелин...
И лишь для резвого Эрота
У жизнедавца и отца
Миродержавная забота
Спадает с грозного лица.
«ПЕРЕД ТВОЕЙ ДУШОЙ ПУГЛИВОЙ...»
Перед твоей душой пугливой
Титаном гордым он предстал,
В котором мир непрозорливый
Родства с богами не признал.
И ты, воспитанная в горе,
Внезапным светом залита,
В замаскированном актере
Не разгадала ты — шута!
И, как обманутая Геба,
Ты от Зевесова стола,
Скорбя, ему, как сыну неба,
Зевесов нектар подала...
Чтоб заглушить его угрозы
Всему, что дорого тебе,
Ты падаешь, глотая слезы,
К его стопам в немой мольбе.
Но тщетно трепетные руки
Зажать уста его хотят!
Твои младенческие муки
Его смешат и веселят...
Ему так новы дум свобода
И свежесть чувств в твоих речах,
Как горожанину природа
В весенних красках и лучах.
«УЙДИ ОТ НАС! ЯЗЫК ТВОЙ НАС ПУГАЕТ!..»
Уйди от нас! Язык твой нас пугает!
У нас сердец восторженный порыв
Перед твоим бездушьем замирает —
Ты желчен, зол, самолюбив...
Меж тем как мы из жизненного мрака,
Стряхнувши прах вседневной суеты,
Вступаем в царство света — сзади ты
За икры нас кусаешь, как собака.
«НАД ПРАХОМ ГЕНИЯ СВЕРШАТЬ СВЯТУЮ ТРИЗНУ...»
(Отрывок)
Над прахом гения свершать святую тризну
Народ притек. Кто холм цветами осыпал,
Кто звучные стихи усопшего читал,
Где радовался он и плакал за отчизну;
И каждый повторял с слезами на глазах:
«Да, чувства добрые он пробуждал в сердцах!»
Но вдруг среди толпы ужасный крик я внемлю...
То наземь кинулся как жердь сухой старик.
Он корчился, кусал и рыл ногтями землю,
И пену ярости точил его язык.
Его никто не знал. Но старшие в народе
Припомнили, что то был старый клеветник,
Из тех, чья ненависть и немощная злоба
Шли следом за певцом, не смолкли и у гроба,
Дерзая самый суд потомства презирать.
И вот, поднявшися и бормоча без связи,
На холм могильный стал кидать он комья грязи;
Народ, схватив его, готов был растерзать,
Но Вождь мой удержал. «Ваш гнев певца обидит, —
Сказал. — Стекайтеся, как прежде, совершать
Поминки над певцом и гроб его венчать,
А сей несчастный — пусть живет и видит!»