— Два года, не больше?.. Вы быстро приспособляетесь к новым странам и новым домам… Англичане обладают способностью чувствовать себя везде, как у себя дома, и в одно мгновение создавать себе очаг, безразлично, при каких обстоятельствах…
Берегись! Теперь она готова дать мне отпор. Боже, какая ненависть в этих глазах, сверкающих, как рапиры, в этих искривленных устах, кажется, готовых укусить:
— Да, у нас есть такая способность, мы люди постоянные в привычках, хоть и любим путешествовать. А вы, французы, как раз наоборот. Вы довольствуетесь первой попавшейся харчевней и спите иногда на сомнительном белье, совершенно этого не замечая.
— Возможно… Но лишь пока — не заметили… Впрочем, харчевня хороша тем, что там честно платишь за постой; что бы ни случилось, хозяин не имеет права обвинять путешественника в неблагодарности.
Ее руки дрожат от бешенства: она ухитрилась еще больше побледнеть. Куда сбежала с лица вся ее кровь? Что она, упадет в обморок или с ней сделается припадок? Нет, англичанки — хладнокровные твари.
Однако леди Фалклэнд находит, что пора вмешаться:
— Господин де Севинье, вы сегодня романтично настроены: путешественники вступают в споры с хозяевами гостиниц только в приключениях Дон-Кихота.
— Стоп! Мне становиться между двумя противниками — неосторожно.
— Дорогая моя, — шипит леди Эдит, — вы говорите очень умно. Но ведь вы кстати и некстати толкуете о том, что вы — француженка, и поэтому вы должны быть снисходительны к маркизу: Дон-Кихот ведь очень популярен во Франции и, должно быть, из подражания ему французы так охотно борются с мельницами и вмешиваются в то, что их не касается.
Жалкий ответ! Я ожидал лучшего. И — соглашаюсь на обсуждение лишь своей персоны:
— Да, я с этим согласен. Что делать, у французов есть такая мания — вступаться за обиженных. Лично я никогда не мог видеть плачущей женщины или плачущего ребенка без того, чтобы не вмешиваться, хотя бы это меня и не касалось.
— Дон-Кихот… освобождающий каторжников!..
— Среди них могли быть и невинные.
— «В сомнении воздержись!» Кажется, есть такая французская пословица?
— «В сомнении разберись!» И, разобравшись, помогай правым.
— Да, разобравшись… Но это обыкновенно делают плохо. Некоторые люди легко ослепляются и принимают черное за белое.
— Зато некоторые другие видят хорошо.
— Даже этим я бы советовала иногда надевать очки… Это все та же история с бельем в харчевне. Люди щепетильные, раньше чем лечь, осматривают его хорошенько. Не так ли, Мэри? На днях князь Чернович декламировал нам чудесные стихи на этот сюжет…
Намек? Я ничего не понимаю… При чем тут Чернович? Я смотрю на леди Фалклэнд… Теперь она бледнеет в свою очередь. Какая новая низость скрывается здесь? Постой-ка! На всякий случай ответный… да, последний залп:
— Будьте спокойны, мисс Эдит. В данном случае я не довольствуюсь очками. У меня на это есть подзорная труба: из Перы я отчетливо вижу с ее помощью Канлиджу и все, что там происходит. Еще того лучше: по моей должности военного атташе я имею при себе телескоп, и мне иногда приходит в голову фантазия заглянуть подальше… В Шотландию, например. Но я заболтался и забыл, что уже очень поздно.
На этот раз — то был решительный удар. Он положил ее на месте, вывел из строя…
А леди Фалклэнд провожает меня до мостков одна.
Я целую ее руку.
— Ну что? Надеюсь, я умею за вас вступаться?
Но леди Фалклэнд, по-видимому, вовсе не так довольна моей защитой. Она качает головой:
— Друг мой! Заклинаю вас, будьте осторожны…
— Осторожен? Вы произносите это слово? Вы, такая бесстрашная?
Она снова качает головой, задумывается на минутку, колеблется. Из глубины сада долетает смех ребенка.
— Бесстрашная, да! Если б дело шло только обо мне… Но мой мальчик… Ведь я должна оберегать вот этот смех. Он больше не будет звучать, когда я уйду отсюда, вы это знаете…
Я невольно возражаю:
— Да, знаю… И сказал вам об этом когда-то у госпожи Эризиан, которая умоляла нас отказаться от наших прогулок. Тогда вы запретили мне говорить об осторожности. Что изменилось с тех пор?
Она тревожно смотрит на окно, откуда, несомненно, за нами шпионят серые глаза.
— Ничего не изменилось… Но я чувствую, что надо мною носится какая-то опасность и что с каждым днем она ближе. Пощадите меня, друг мой!
Меня охватывает внезапное волнение. Я ничего не отвечаю. Поцеловав еще раз протянутую мне руку, я спускаюсь с лесенки. Каик стоит у нижней ступени.