— Не пора ли нам? — обратился он к почтмейстеру. — уже семь!..
— Что вы, куда это? — всколыхнулась сестра Татьяна. — Куда торопитесь, к барышням, поди? Ах, сердцееды!
В дверях, где начинался темный коридор, Яша подтолкнул легонько Синельникова в бок; тот понял и сошел быстро вниз, на двор. Тоненькие колокольчики заливались в голубом, не сумеречном еще небе; последнее «аллилуйя» таяло у решетчатых окон вместе с алыми тускнеющими лучами, белые березы струились в лазурь. Из церковных открытых дверей пахнуло ладаном.
Мимолетно чье-то прикосновение ощутил Синельников, оглянулся. Улыбнувшись, прошла близко давешняя девушка, что встретилась в темном коридоре, послушница. Бесстыдно и обольстительно выгнулись брови черные в этой улыбке, глаза черные сверкнули, в тумане истаяли губы тонкие, сладкие. С блаженной какой-то улыбкой проскользнула, кивнув головой, чудная послушница, бред легкий оставляя за собою. «Ах, дьявол, — вздрогнул Синельников, — ну и девки в монастыре!..»
Между тем Яша наверху вел странные речи, как будто имея что-то в виду, и сжимал крепко жаркие Татьянины руки. Всю свою деликатную обходительность и находчивость призвал он на помощь, все «знание женского сердца». Мимоходом упомянул о калиточке, что уводила с монастырского двора сквозь ветхий частокол на реку, намекнул, что «самое гулянье часов в одиннадцать бывает, фейерверки, огни — одно великолепие». «И черт знает, как с этими монашками обращаться», — думал он с досадой, видя, как любезно разбивает все его словесные ухищрения лукавая черница.
Наконец, кончил он; усталый, упаренный от жаркого воздуха слетел по лестнице, укоряя себя за что-то. Синельникова во дворе уже не было. «Успел, улизнул», — выругался Яша, отводя душу. И засеменил вертляво в толпу к каруселям.
А туда уже давно схлынула вся молодежь, ожидая первого удара барабана, чтоб вскочить на отчаянных деревянных коней, на легкие качели и помчаться под вой органа и бубенцов навстречу холодеющему ветру. Но новый мшанский исправник запретил музыку до утра, когда назначен был молебен у чудотворной. Парни и девки, недовольные и разочарованные, разбрелись. Кто в луга заводить хороводы, провожая пламенное лето, кто к ярким приманкам торгашей, раскинутым по площади, а кто и в красный барак под двухцветной вывеской — в «ресторацию» Миши Белого.
На площадь бражники выкатили пузатые бочки. Мещаночки в кружевных косынках жались к каруселям, грызли семечки, хихикали, глядя, как податной увивается за исправничьими дочками и лебезит перед барышнями Яша-нежный. Слегка наклонясь, торопливо вышла с кладбища смуглолицая княжна; Синельников, путаясь в народе, растерянно спешил за нею.
— Зачем вы так рано уезжаете? — шептал он, пригибаясь к открытой ее шее и неловко толкая княжну. — Я думал, увижу вас, мне хотелось поговорить…
— Но вы видите и так, — смеялась княжна, — фу, какой вы дикий, я думала, вы смелее. Знаете, — княжна обернулась к нему, блеснув глазами, — ведь смелость города берет, вы слышите, мой Адонис… — Она нехорошо хихикнула.
Синельников вдруг покраснел, стало беспокойно и тоскливо. Вспомнились пьяные губернские прелестницы, к которым ездил он с Яшей в ресторан «Эрмитаж», их порочные, обещающие усмешки. «Нет, она не такая, — захотелось ему прогнать щемящую, жгучую мысль, — болтают, наверно…»
Обаяние недавнего вечера проснулось в душе. Под влекущие протяжные перепевы вальса он следил тогда за Лизой и, заметив, что она проскользнула в темную комнату, вошел туда. Там, в углу на кушетке, наткнулся на покорные, жаркие губы, сжал чьи-то худенькие плечи и целовал, слабея, невидимое лицо, руки, шею… Потом его быстро оттолкнули, княжна выбежала в яркий зал и засмеялась весело.
— Довольно, довольно, мой дикий Адонис, это становится скучным!
«Неужели у нее были любовники?» — подумал Синельников, оглядывая эти близорукие, словно отуманенные слезами глаза, ее детски-хрупко изогнутую шею. Ему опять сделалось тоскливо, темная беспредметная печаль опалила сердце.
— А завтра — я увижу вас подольше? — спросил он умоляющим голосом. — Ужели же вы не захотите больше?..
Она с любопытством поглядела ему в лицо, словно доискиваясь чего-то. Ответила:
— Может быть.
Подкатила исправничиха на бричке.
— Lise, скоро? — спросила она грубоватым басом.