Джесси, со своей стороны, понимала, что он уходит от нее. Он, этот испытанный, самоотверженный друг, этот отважный человек, лучше которого она не знала в своей жизни. Да, он уходит от нее в загадочную неизвестность, и это мучило ее, но ее женская гордость не дозволяла ей произнести то слово, которое могло бы удержать его. Она хотела крикнуть это слово и не могла. Нервная судорога сдавила ей горло.
— Мюрри, храни вас Бог! — проговорила она с усилием.
— Вы знаете, куда послать за мной?
— Да, да, знаю, Мюрри!
— Я не забуду никогда этого дня! — прошептал он.
— Я тоже, я буду всегда помнить его… Да еще как помнить!
— Прощайте, мой маленький друг… Прощайте!
— Уж если так должно быть, Мюрри, так прощайте!
Она видела, как его стройная фигура мелькнула в дверях, и из груди ее вырвался слабый крик, похожий на стон. Точно обезумев, ступила она шаг-другой вперед, протягивая к нему руки, но его уже не было… Поздно! Дверь затворилась за ним, и он не мог ни видеть, ни слышать ее.
XVI
СТАРЫЙ ДРУГ ВНОВЬ НАЙДЕН
Мюрри сказал репортеру, что у него не было никаких определенных планов, но это было не так: он знал отлично, что будет делать. Хотя он счел за лучшее расстаться с Джесси сразу и в некотором роде таинственно, тем не менее отнюдь не был намерен предоставить ее самой себе в Лондоне, а решил следить за нею и там, ни на минуту не упуская ее из вида. Он тотчас же телеграфировал в Отель Старого Света на Трафальгар-сквер, чтобы ему приготовили комнаты, и в день отъезда Джесси с одним из следующих поездов отправился и он вслед за нею в Лондон. Таким образом, получилось, что в то время, когда она думала, что находится совершенно одна и без друзей в громадном чужом городе, Мюрри знал каждый ее шаг, знал, когда и в какое время она выходила из своей гостиницы и когда возвращалась, где была и что делала. Сам же он никуда не выходил, нигде не бывал и никого не желал видеть. Но на десятый день его пребывания в Лондоне, поутру, в его кабинет вошел не кто иной, как наш старый знакомец Бертрам Седжвик. Он вошел свободно и бесцеремонно, все тот же, каким был раньше. Страшная трагедия не оставила на нем никакого следа. Его темно-багровое лицо было не менее багровым, а отуманенный вином взгляд был так же сонливо-бессмыслен, как и на пароходе.
На нем был светлый летний костюм и широкополая панама, которую он бесцеремонно бросил на стол, как человек, считающий себя вправе входить сюда, как в свою квартиру. Мюрри с первого взгляда понял, что его приход не предвещает ничего хорошего; несмотря на его, по-видимому, уверенный вид, тот с минуту замялся на пороге и последовал за слугой несколько нервной походкой. Когда слуга скромно притворил за собой дверь, Седжвик, не дожидаясь приглашения, опустился в мягкое кресло и заговорил:
— Довольно странное приветствие, можно сказать, мистер Вест! Вы даже не удостоили меня простого «здравствуйте»! Ну, да вам незачем хмуриться! Я явился сюда исключительно для того, чтобы дружески побеседовать с вами!
Он, очевидно, чувствовал себя неловко и был чем-то встревожен и озабочен; он внимательно наблюдал за своим собеседником и в то же время нащупывал что-то у себя в кармане. Мюрри казался совершенно безучастным; он взял с подставки большую трубку и принялся медленно и тщательно набивать ее.
— А где же Маркс? Что вы сделали с ним? — спросил он.
— О, Маркс в полном здравии, он ожидает меня в моем номере и, вероятно, будет очень рад услышать о нашем свидании, так как он очень вас любил, несмотря ни на что!
Мюрри чиркнул спичку, и глаза его вспыхнули, точно два огонька.
— А, — сказал он сухо, — это весьма трогательно. Когда я видел его в последний раз, мы не разговаривали!
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что он был уже мертв, вот и все!
Седжвик тревожно заерзал в своем кресле.
— Так вы желаете дать мне понять, что вы все это знаете?
— Знаю ли я об этом? Я своими руками оттолкнул его, когда он стал цепляться за плот! Да! Он умер отвратительной смертью, но у меня не было даже желания спасти его!
— Вы всегда были бесчувственным чертом, — шутливо и как бы желая польстить, сказал Седжвик, — но он был мой собрат, мы двадцать четыре раза пересекали с ним Атлантический океан. Подумайте только, двадцать четыре раза! А теперь мне приходится начинать игру сызнова. Моя физиономия стала слишком знакома всем, и потому вам, Вест, придется чем-нибудь помочь мне. Я порядком поистратился. А в такой нужде, конечно, обращаются к своим друзьям. Что пользы называть человека собратом, когда он при первом неприятном случае поворачивается к вам спиной?! Если бы мне удалось собрать двести — триста фунтов, я бы отправился в Южную Африку и попытал бы там счастья. Там на приисках можно будет поработать, когда Китченер вернется домой. У вас теперь куча денег, судя по вашей обстановке. Уплатите же мне пятьсот фунтов, и я даю вам слово, что вы никогда более не увидите меня. Это я, конечно, говорю как между добрыми товарищами, а я мог бы говорить и иначе!