Быть может, этому мешали неискусно усиленный румянец и цвет губ, подведенные углы глаз и брови и сильно напудренное лицо, причем все это было сделано весьма неумело и только придавало ей очень нежелательный отпечаток известного типа женщин. Кроме того, несмотря на то, что она была дома и, вероятно, не собиралась никуда в такую погоду, на ней было изящное манто и платье, претендующее на роскошь, что было весьма некстати, а грудь и пальцы были усыпаны драгоценными камнями, словно она хотела удивить и поразить такой выставкой драгоценностей.
Если бы Джесси встретила ее где-нибудь в другом месте, а не в доме Джеральда, она, вероятно, приняла бы ее за актрису, или танцовщицу, или кого-нибудь в этом роде, но здесь она положительно терялась в догадках.
— Я боюсь, что вам пришлось сильно промокнуть, — сказала молодая особа, — но обратный путь для вас будет еще хуже, а никакого экипажа здесь получить нельзя. Теперь я почти сожалею, что вы приехали!
Джесси широко раскрыла глаза от удивления и недоумения.
— Но Джеральд звал меня… Где же он? Что все это значит? Я ничего решительно не понимаю!
Молодая особа на этот раз оскорбительно рассмеялась и, расположившись по возможности удобно в одном из кресел, смерила Джесси с головы до ног наглым, небрежным взглядом и сказала:
— Да, конечно, но сейчас вы все поймете. Дело в том, что телеграмму вам послал не Джеральд, а я. Я желала вас видеть, моя милая! Мне хотелось посмотреть на ту девушку, на которой он должен был жениться. Почему же мне было не доставить себе этого удовольствия? Ну, пожалуйста, не смотрите так гневно. Ведь мне это решительно все равно, и Джеральд, наверное, будет смеяться, когда я ему расскажу все это. Он должен смеяться, если я прикажу! Ну, да вы хорошенькая девушка, этого отнять нельзя, и, говорят, вы богаты? Тем не менее вы опоздали… Вот поглядите-ка сюда, американская красотка! Видите эту вещицу у меня на руке? Он нашел себе нечто английское, душечка, и из моих когтей никогда не выберется, за это я ручаюсь! — И она стала совать чуть не под нос Джесси свою руку с толстым и массивным обручальным кольцом на пальце, кольцом, казавшимся несколько подозрительным между другими ее многочисленными кольцами.
Джесси на этот раз не потеряла достоинства; не сказав ни слова, она гордо и спокойно повернулась и пошла к двери.
Итак, эта женщина была его жена!
Джесси казалось, что никогда в жизни она не забудет этого унижения и позора, этого оскорбления, нанесенного ей этой женщиной и тем человеком.
XX
В КУЗНИЦЕ
Выйдя из дверей, Джесси спокойно прошла через цветник, затворила за собой калитку, затем не оглядываясь быстрым шагом пошла по направлению к станции. Несмотря на то что дождь лил потоками, а холодный, резкий ветер срывал ее шляпу и раздувал платье, Джесси ничего не чувствовала и не замечала. У нее было теперь только одно желание — скорее вернуться в Лондон, застать там отца и вместе с ним возвратиться в Америку с первым же пароходом. Она утешала себя только тем, что отец сумеет рассчитаться с этими людьми, позволившими себе так посмеяться над ней, так глубоко оскорбить ее.
Но все эти мысли не в состоянии были сделать ее нечувствительной к трудности и продолжительности пути. Ночь была до того темная, что она ничего не видела в двух шагах перед собой; дорогу размыло, в глубоких колеях стояла вода. Джесси выехала в такую чудную погоду, что не захватила с собой даже плаща или накидки; платье на ней было легкое, кисейное, а на ногах тоненькие ботиночки. Теперь все на ней вымокло до нитки. Большая французская шляпа с розовыми перьями начала уже пропускать воду; у нее был до того жалкий вид, что даже жесточайший враг пожалел бы ее. Дорога тянулась бесконечно в глубоком мраке беспросветной ночи; казалось, ей не будет конца.
И Джесси шла, шла, все вперед и вперед, хотя ноги отказывались ей служить, а промокшая одежда стесняла ее движения. Дождь слепил ее, слезы выступали на глазах. Только бы где-нибудь увидеть свет, услышать человеческий голос, думала она, но кругом было темно, и только ветер то жалобно, то сердито завывал в вершинах деревьев.
Ей казалось, что если бы только дождь перестал ей хлестать в лицо и небо разъяснилось, то всему горю ее был бы конец. Вдруг за поворотом яркий красный свет громадным пятном лег на дорогу; мерные тяжелые удары молота почти одновременно донеслись до ее слуха. Она подняла глаза и увидела у самой дороги кузницу. Трудно передать, до чего она ей обрадовалась. Она чуть не бегом добежала до нее.
Кузнец Яков с помощью очень маленького мальчугана и под наблюдением Буббля, деревенского умника, любившего везде чему-нибудь научиться, трудился над починкой сломанной оси у тележки Буббля в тот момент, когда в воротах его кузницы появилась Джесси. По привычке своей Яков, слывший за человека книжного и ученого, подробно разъяснял Бубблю, в чем дело и какая могла бы выйти беда, если бы починка не была произведена, как следует, уснащая при этом свою речь обильными цитатами из Священного писания, в которых у него никогда не было недостатка. Он занес уже молот и готовился опустить его на наковальню, когда хрупкая женская фигура на пороге заставила его застыть в этой позе.