— Отвечайте мне одну правду, — сказал я, — и я избавлю вас от тюрьмы.
— Это очень хорошо…
— Я избавлю вас от тюрьмы и постараюсь спасти вас от самого себя.
— Вы не можете этого сделать, сэр!
— Посмотрим. В душе каждого человека всегда хранится искра Божия, которую не могут погасить ни время, ни люди. Я найду ее у вас, мой милый! О, подумайте об этом! Неужели для того стояли вы у ворот на крикетном поле в Харроу посреди любимых вами школьных товарищей, для того был у вас домашний очаг, мать и сестры, знакомые, которые всегда радовались вам, чтобы сегодня ночью тайно забраться сюда? Нет, разумеется! Душа ваша спит, надо ее разбудить… голос зовет вас к себе, рука прикасается к вашему плечу, чтобы вы оглянулись назад. Пусть это будет мой голос — выслушайте его. Он будет лучше, чем голоса тех других, которые ждут вас.
Лицо его страшно побледнело при моих словах. Час тому назад он, быть может, отвечал бы на них проклятием и бранью, но теперь вся бравада его пропала вместе с его мужеством.
Весьма возможно, что на него подействовало не мое воззвание к воспоминаниям его детства и юношества, а только страх и надежда на то, что признание будет выгодно для него.
— Я не могу много сообщить вам, — пролепетал он.
— Можете рассказать только то, что вам известно.
— Хорошо… Что, собственно, вам нужно?
— Ага! Это благоразумно с вашей стороны. Во-первых, имя этого человека?
— О каком человеке вы говорите?
— О том, который послал вас сюда. Из Парижа, из Рима или из Вены? На вас надеты французские сапоги, я вижу… Следовательно, из Парижа, не так ли?
— Называйте это Парижем, если желаете.
— А человек этот — француз?
— Не могу сказать. Он говорил по-английски. Я встретил его в Куоз-Артсе, и он представил меня остальным… Человек большого роста, шрам на подбородке и лицо рябое. Он продержал меня в большом отеле недель шесть. Мне не повезло… Я отправился искать работу на автомобильный завод и меня там потрепали — я не скажу, за что. Тут явился Валь…
— Валь?.. Христианское имя?
— Я слышал, что его фамилия — Аймроз. Говорят, что он немецкий еврей и жил когда-то в Буэнос-Айресе. Я не знаю. Мы должны были запастись материалом и вернуться обратно разными путями. Мне назначили Соутхемптон — Гавр. Не будь вас, я завтра был бы уже в Париже. Ну и счастье, Бог мой!
— Лучшего счастья вам и не выпадало еще в течение вашей жалкой жизни! Продолжайте, пожалуйста. Вы должны были вернуться в Париж… с бриллиантами?
— О, нет! Руж-ла-Глуар должен был везти их… на корабль, разумеется. Моя обязанность была сбить со следа сыщиков. Вы не знаете Валя Аймроза! Такого человека, как он, не сыщешь во всем Париже. Если он только узнает, что я все это рассказал вам, он убьет нас обоих, хотя бы для этого ему пришлось объехать оба континента. Я видел его за этим делом. Бог мой! Если бы только вы видели все то, что я видел, доктор Фабос!
— Вы знаете мое имя, я вижу. Я не так счастлив, как вы.
Он опустил голову, и я, к великому удовольствию своему, увидел, что он покраснел, как девушка.
— Я был когда-то Гарри Овенхоллем, — сказал он.
— Сын доктора Овенхолля из Кембриджа?
— Да.
— Слава Богу, что отец ваш умер. Мы потом поговорим о нем… когда семя согреется и начнет прорастать. Я хочу немного вернуться назад. Судно, на котором должны были отправиться мои бриллианты…
Он вздохнул и взглянул на меня безумными глазами.
— Я никогда и ни о каком судне не говорил.
— Нет? Мне это, значит, приснилось. Итак, вы должны были вернуться в Париж через Гавр и Соутхемптон, сколько мне помнится, этот Руж-ла-Глуар приехал из Нью-Ховена.
— Как вы это узнали?
— О, мне известно многое. Судно ожидало его прибытия… Не в гавани ли Шорхем?
Я говорил наугад, но никогда еще не видел я человека, который был бы так поражен и удивлен, как он. В течение нескольких минут он не мог сказать ни единого слова. Отвечал он мне таким тоном, как будто не признавал больше возможным хитрить со мной.
— Ну, если вы знаете, так и знайте, — сказал он. — Вот только что, доктор Фабос! Вы хорошо говорили со мной, и я буду хорошо говорить с вами. Оставьте в покое Валя Аймроза, не то вам останется всего один месяц жизни!..
Я положил руку ему на плечо и повернул его так, чтобы можно было прямо взглянуть ему в лицо.
— Гарри Овенхолль, — сказал я, — неужели они говорили вам, что доктор Фабос — женщина? Слушайте, что я вам скажу. Завтра я отправляюсь в погоню за этими людьми. Вы поедете со мной, для вас найдется место на моей яхте. Мы отыщем вместе этого еврея-шлифовщика… его и остальных и, да поможет нам Бог, не будем отдыхать до тех пор, пока не найдем их!