Мудрость этих слов не требовала возражений. Мы довели скорость нашей яхты до предела и очень скоро были в безопасности.
Ко мне подошел слуга и напомнил, что мы еще не завтракали.
— Подайте завтрак сюда, на палубу, — сказал я ему.
И вот четыре молчаливых человека — мы пригласили и мистера Бенсона — сели за стол, приготовленный под натянутым тентом на задней части палубы. Каждый, опасаясь высказать окрылившую его надежду, пил медленно, маленькими глотками свой кофе и говорил при этом о самых обыкновенных вещах.
XXVI
ДОКТОР ФАБОС НА БОРТУ
«БРИЛЛИАНТОВОГО КОРАБЛЯ»
Наше предположение, что негодяи заключили между собой перемирие и собираются напасть на нас, на самом деле не подтвердилось. Мы завтракали в свое удовольствие и курили трубки, причем никто, по-видимому, не наблюдал за нами и не думал беспокоить нас. Весьма возможно, что они привыкли к нашему присутствию. Семь дней и столько же ночей неустанно преследовали мы их. Телеграммами, выстрелами из ружей, светом прожектора преследовали мы их с необыкновенным упорством, которое должно было в конце концов деморализовать их и изменить все их намерения. Они были бессильны что-либо сделать, беспомощны против нашего нападения, в чем я, впрочем, был уверен с самого начала.
Они не послали ни одного выстрела нам вдогонку, и все утро прошло в терпеливом ожидании. Но «Бриллиантовый корабль» не отправил нам ни одного послания, да и море ничего не сказало нам. Южный океан от одного края горизонта и до другого тихо дремал под лучами жгучего солнца, внушая нам то чувство отчуждения от всего мира и людей, какое может внушить одно только море. Некоторые из нас готовы были даже впасть в отчаяние, но тут с корабля снова донеслась пальба. Случилось это после третьего звонка вечерней смены. Слабый ружейный выстрел донесся к нам по воде, указывая на то, что там опять началась резня. Я услышал вскоре треск целого залпа, за ним второй и третий. Через подзорные трубы мы увидели целую массу столпившихся на самой середине палубы людей. Спустившийся на палубу дым скрыл на несколько минут это зрелище от наших взоров.
Можете представить себе, как бились наши сердца и с какими почти безумными надеждами наблюдали мы за второй стычкой, ожидая ее исхода. Лорри нашел более благоразумным не приближаться на этот раз к месту побоища и не подвергаться опасности, на которую мы так охотно пошли перед этим. Какова бы ни была собранная нами жатва, мы в той же мере могли и в отдалении наполнить ею наши закрома, как и в том случае, если бы любопытство погнало нас в более опасный пояс. Если негодяи задумали перерезать друг друга, то какую пользу могли мы извлечь, сделавшись свидетелями всех ужасов этой трагедии или приняв участие в ней? Что касается более глубокого значения ее, то я сразу постарался обуздать свои мысли и запретил себе думать о нем. Сознание того, что Анна Фордибрас находится в плену у такого экипажа, что на борту «Бриллиантового корабля» находятся, быть может, и другие порядочные женщины, осознание этого, если бы только я позволил ему всецело овладеть мною, могло довести меня до таких безумных поступков, которые я ничем потом не мог бы загладить. Я старался поэтому не думать о том, что было в действительности, и закрыл глаза на все. «Ее нет на корабле», — говорил я себе… или, «они не тронут ее, потому что только она одна стоит между ними и виселицей».
Одному Богу известно, как мало значения имела такая оговорка, а между тем она-то, быть может, и способствовала нашему спасению. Несвоевременное нападение на этих негодяев могло испортить все дело.
Мы терпеливо ждали, пока дым, закрывавший от нас Левиафана, рассеялся наконец, и мы могли, насколько позволяло расстояние, видеть, что происходит на этой печальной палубе. Ружейные выстрелы, которые мы слышали сначала, сменились отдельными залпами по два, по три и, наконец, общей перестрелкой, говорившей о том, что наступил кризис битвы. Последовавшая за этим тишина не могла еще служить предвестницей чего-либо хорошего. Это была тишина победы, окончательное торжество одной группы над другой. Я обратил на это внимание Лорри, когда мы раз в двадцатый наводили на палубу наши трубы.
— Я уверен, Лорри, что матросы возьмут верх над негодяями. Нам ничего лучшего нельзя желать, как известия об их успехе.
— Вы думаете, сэр?
— Я не смотрю на матросов, как на сухопутных акул, на каком бы корабле они ни служили и к какой бы национальности они ни принадлежали. Они способны уважать женщину, Лорри!.. В них есть известная доля честности. И если бы дело дошло до голосования, то они спустили бы свой флаг тотчас же, как только попросят об этом. Почему им этого не сделать? Им нечего бояться на берегу… Негодяи насильно держат их на море. Ставлю сто гиней за то, что главная причина их раздора — тоска по родине, и она приведет их к нужному нам решению… в том случае, если матросы выиграют.