Без малейшего колебания последовал я за стариком, приглашавшим нас в темную пещеру, вход в которую скрывался за группой громадных камней. Узкая деревянная лестница вела в глубь большой круглой впадины, футов двадцать в глубину. Добравшись ощупью до конца этой лестницы, мы остановились, не смея пошевельнуться в темноте, пока наш хозяин не зажег фонарь, с помощью которого нам удалось оглядеться. Пещера оказалась довольно просторной. Ее убранство доказывало, что в ней жили люди, не чуждые цивилизации. В одном углу находился весьма приличный очаг с дымовой трубой и навесом, не пропускающим дождя. Около него, на прибитых к стене досках, помещались кастрюли, горшки, кружки, миски и т. п. хозяйственная утварь невероятной чистоты. В противоположном углу было устроено нечто вроде постели с подстилкой из сухих листьев и трав, покрытых мягкими шкурами, поверх которых лежали подушки и пара теплых фланелевых одеял. Пол был обмазан глиной и чисто выметен. Посередине стоял деревянный, грубо сколоченный стол, покрытый чистым куском толстого полотна, и две деревянных скамейки. Ясно было, что хозяин этого странного дома, напоминавшего собою, скорее, недоступное гнездо горного орла, чем человеческое жилище, постарался устроиться возможно удобнее в пещере, скрытой от нескромных взоров. Ясно было и то, что хозяин этот не кто иной, как старик, приведший спасенных им моряков в свое собственное жилище.
Глубокое чувство благодарности наполнило мое сердце. Со слезами на глазах протянул я обе руки странному, но великодушному созданию.
— Спасибо вам, добрый друг. Никто из моих спутников никогда не забудет того, что вы сделали для нас сегодня! Дай нам Бог возможность отплатить вам тем же. Честное слово моряка, я с радостью буду рисковать жизнью за вас, как вы сегодня рисковали ею для спасения неизвестных вам людей. И если вы захотите оставить этот ужасный остров, клянусь вам: капитан Джаспер Бэгг и весь экипаж «Южного Креста» будут счастливы оказать вам и вашим молодым барышням гостеприимство и отвезти вас, куда вам будет угодно!
Мы пожали друг другу руки так искренне и дружески, как будто были старыми приятелями. Затем наш хозяин поставил фонарь на стол и стал хлопотать по хозяйству, не выказывая ни малейших признаков усталости. Казалось, будто он только что встал с кровати, а не карабкался более двух часов подряд на головоломные крутизны и отвесные скалы. Зато гости его все еще не могли прийти в себя. Питер Блэй бросился ничком на постель, пыхтя и хрипя, точно запыхавшийся паровоз, и призывая в промежутках между припадками удушливого кашля всех бесчисленных святых католического календаря. Сет Баркер припал с разгоревшимся лицом к ведру с водой и пил не отрываясь, точно лошадь, пробежавшая десяток верст по жаре, да и я все еще не мог отдышаться, чувствуя удушье и колотье в левом боку. Один Долли Вендт встряхнулся, как молодая собака, вышедшая из воды, и, взобравшись на верхние ступеньки приставной лестницы, принялся рассматривать окрестности, хотя разглядеть что-либо в окружающей темноте было совершенно невозможно. Но такова молодость. Напоминание о «молодых барышнях», очевидно, возбудило в сердце юноши надежду увидеть одну из прелестных нимф леса, и эта надежда освежила юношу лучше трехчасового отдыха.
Между тем наш хозяин продолжал болтать без умолку на своем странном языке, понимать который было нелегко без привычки.
— Сюда никто не придет, друзья! Это безопасное место. От всего безопасное, даже от сонного времени. Здесь вы отдохнете хорошенько, а завтра к вечеру дадите вашему судну сигнал, чтобы оно прислало за вами лодку, которую я проведу к пристани, известной мне, и никому больше. Туда вы можете безопасно пробраться горными ущельями никем не замеченные. А там уезжайте с Богом. Поскорей уезжайте, благо, вы можете уехать, благо, у вас есть родина, есть родные. У меня никого нет. Старый Оклер стал всем чужим на своей родине. Никто не вспомнит о нем после двенадцати лет отсутствия. Зачем же я стану уезжать отсюда, где прожил так долго? Двенадцать лет — время немалое, друзья. Первые пять лет я жил здесь круглый год, даже тогда, когда все остальные умирали во время сонного сезона. Где же мне уезжать отсюда? Но вы поторопитесь уехать до появления смертельного сна!
Мы все насторожили уши при этих странных словах. Долли Вендт не смог сдержать своего любопытства и поспешил заговорить со стариком на его родном языке. Юноша прекрасно знал французский, так как его отец женился на девушке, служившей долгое время гувернанткой в Париже и передавшей сыну свои познания. Трудно передать радость, с которой старик услышал родной говор. Он чуть не расцеловал юношу, и оба заговорили наперебой, точно побившись об заклад кто произнесет в возможно меньшее время возможно большее количество слов.