Турок поднял голову.
- Подожди убивать меня, - забормотал он, побледнев, - послушай, что я тебе скажу перед смертью. Пояс на мне набит золотом. За такую богатую добычу ты хоть похорони меня.
Священник не отвечал, равнодушно глядя на турка.
- Когда повесишь меня, - продолжал Юмурджак, - выкопай яму под этим деревом и похорони так, чтоб я сидел в могиле. Поверни меня лицом к Мекке. Туда, к востоку. Сделай это за мои деньги.
Больше он не проронил ни слова. Молча ждал, когда накинут ему петлю на шею.
- Юмурджак, - заговорил священник, - я слышал вчера, как ты сказал, что мать твоя была венгеркой…
- Да, - ответил турок, и взгляд его оживился.
- Стало быть, ты наполовину венгр?
- Да.
- Тебя в детстве похитили турки?
- Ты угадал, господин.
- А где?
Турок вздернул плечами, уставился в пространство.
- Я уже забыл.
- Сколько тебе лет было тогда?
- Я был совсем маленьким.
- Отца своего не помнишь?
- Нет.
- И не помнишь, как тебя звали?
- Не помню.
- И никаких имен с детских лет не припомнишь?
- Нет.
- Странно, что ты не забыл венгерский язык.
- В янычарском училище было много венгерских мальчиков.
- А ты не знал мальчика по имени Имре? Имре Шомоди. Из селения Лак.
- Что-то не припомню…
- Круглолицый, черноглазый, пухленький мальчик. Ему еще пяти лет не исполнилось, когда его похитили. На левой груди у него родинка в виде трилистника - такая же, как у меня.
Священник раскрыл рубаху на груди: пониже левого плеча показались три родинки, слитые наподобие трилистника.
- Я знаю этого мальчика, - сказал турок, - и родинку эту видел у него не раз, когда мы умывались. Только теперь его зовут иначе, по-турецки - не то Ахмедом, не то Кубатом.
- А вы не вместе бываете с ним в походах?
- Когда вместе, а когда и нет. Сейчас он в Персии воюет.
Священник пристально поглядел на турка.
- Врешь!
Он внимательно смотрел на зашнурованные кожаным шнурком красные башмаки янычара, словно размышлял, почему именно порвался башмак на левой ноге и как раз на носке.
- Гад! - бросил священник с презрением. - Ты в самом деле достоин того, чтоб я тебя убил!
Турок пал на колени.
- О господин, пощади, помилуй! Возьми все, что есть у меня, сделай своим рабом! Буду служить тебе покорно, верно, как преданный пес.
- Вопрос только в том - человек ты или дикий зверь? Освобожу тебя, а кто поручится, что ты не будешь снова грабить и убивать моих несчастных соотечественников?
- Пусть аллах обратит на меня все бичи своего гнева, если я еще хоть раз в жизни возьму оружие в руки!
Священник покачал головой.
Турок продолжал:
- Клянусь тебе самой страшной клятвой, какую только может принести турок!
Священник скрестил руки на груди и посмотрел в глаза своему пленнику.
- Юмурджак, ты говоришь со мной, стоя на коленях у порога смерти, и меня же почитаешь глупцом? Думаешь, я не знаю, что гласит Коран о клятве, данной гяуру?
На лбу у турка выступил пот.
- Так потребуй что-нибудь от меня, господин! Скажи, что ты хочешь, - я все выполню.
Священник раздумывал, подперев рукой подбородок, и наконец промолвил:
- У каждого турка есть амулет, который защищает его в боях и приносит счастье.
Турок опустил голову.
- Деньги твои мне не нужны, - сказал священник. - Дай мне свой амулет.
- Возьми, - пробормотал турок. - Он на шее у меня висит. Просунь руку под поддевку.
Янычар поднял голову. Священник нашел амулет, зашитый в синий шелковый мешочек, сорвал его с золотой цепочки, сунул себе в карман. Затем встал позади турка и разрезал веревку, крепкими узлами стягивавшую ему руки и ноги.
Турок стряхнул веревки с рук и внезапно обернулся. Взгляд его желтых, как у тигра, горящих глаз обжег отца Габора.
Но тот уже держал копье наперевес и улыбался.
- Ну-ну, Юмурджак! Смотри, нос себе не уколи!
Юмурджак отпрянул от него и, весь пылая лютой ненавистью, отступал все дальше и дальше. Отойдя шагов на двадцать, он крикнул насмешливо:
- Так знай же, глупый гяур, кто был в твоих руках! Я сын прославленного Яхья-паши Оглу Мохамеда! Ты мог бы получить за меня целые мешки золота.
Священник не ответил. Он кинул копье на телегу. Лицо его выражало презрение.
14
Солнце уже погрузилось за край неба, когда отец Габор сел в свою повозку и выехал на большак.
Вдали еще виднелись последние телеги обоза невольников, направлявшегося вниз, к Печу. Но отец Габор подумал, что туда поехали лишь некоторые из его сотоварищей, а остальные двинулись на север.