Черт с ним, с поручиком!
Ушастый уже лез, нашептывал:
— Для вас, господин полковник… разрешите… в каком жанре? Договорчик-то, договорчик-то подпишите, не забудьте… Имеются, дорогой полковник, у Ангелины Павловны такие… ц! ц!
Как патокой мазал:
— …для вас специально… инкогнито.
Полковник сугрюмился, игранул насупленными бровями.
— Ты не юли. Давай бумагу, я подпишу! — Подумал и заржал про себя… — А мне представь эту…
Вдруг яростно выпучил глаза на ушастого:
— Из инператорского!
Ушастый сразу окис.
— Господин полковник, но видите ли…
— Никаких! Сказал из инператорского, но!..
— Да вы посмотрите… — молил ушастый.
Хлопнул в отчаянии в ладоши.
И сейчас же визгнуло самыми тоненькими в оркестре, будто тысяча одичавших бесенят вырвалась на волю, портьера распахнулась, влетел длинноногий с рыжей вихлястой дамой; откалывая похабное, рыжая, выкручивая бедром, палила и пронзала полковника насквозь.
— К черту! — зарычал комиссар. — Полковника Муранцова надуть хочешь? К черту!
Рыжая шарахнулась, вылетела пробкой. Оба представителя плаксиво морщились.
— Дороговато, господин полковник…
— А?!
Покорно обвисли, пошли. Полковник потер ладони, загыгыкал.
— Пр-роняло!
Вдруг смыло смех. Представил, что в самом деле уже пришла та… Жутью провеяла недосягаемая, неиспытанная, о каких только щемит и снится… Сейчас придет и уже можно — полковнику Муранцову можно будет все?..
Почему — будто темная кара за ней, почему щемит?..
Вывизгивали бесенята…
Где ты, комиссар? Куда занесло, комиссар?
Вот за тяжелыми шторами, за окнами полночи вовсю гудят святки из тысячи этажей, пляшут, полоумеют, напропалую пирует нечистая сила. И зовут чудной глубью сны, зовут, обещая залелеять иструженное нищими днями тело. Снов хочет тело… А волчья степь, а ветер, а темь, а дорога, комиссар?
О чем вдруг щемит?..
Иль это отрыгнулось керосином, проклятый шофер…
Ночь…
Зацепенела, в мглах несвязных лунными, змеиными глазами заколдовала, из сердца пьет…
Вскочила с ногами на диван, из рюмки плещется на голые локти, глаза не то трепещут, не то смеются.
— Ах-хи-хи-хи!..
Будто тенькает сладостно по хрустальным подвескам.
Полковник прокатился бешено по комнате, напыжился до красноты, затопал.
— Эй! Чего бы мне! Чего бы мне?
Ухнул:
— Русскую!
У дверей заколыхалось, отодвинулись занавески — сквозь угарный дым выперла целая гора мутных рож — воротнички, фраки, шелка, — заблагоговели, зашелестели.
— Полковник просит… Полковник просит… Русскую!
И вымахнуло и взголосило и запиликало сломя голову — будто ополоумело враз.
— Ну?
Подскочил к дивану — уже все летело, гикало вверх ногами: стены, кресла, фонарики…
— Ну!
Дрызнуло рюмкой в паркет. Заиграла из-под локтя, глазами залукавила, кралей плыла, звала через плечо…
Сам топнул ребром каблука, чмокнул ладонью об губы — как там когда-то, в дымной, ходуном ходившей теплушке, перед гогочущей братвой, и — под самый подол — вприсядку.
Как сте-е-епь…
Брюхом вывалился какой-то рыхлый, пожилой, во фраке, по-бабьи всхлипнул, ловил губами комиссарову руку.
— Отец… Отец… Спаси Россию!..
Комиссар наяривал в дым.
Рыхлый зажмурился, ни с того ни с сего дал дробот ногами и вдруг лихой чечеткой ударил навстречу комиссару. Глаза влиплись в него стояче, умиленно — вот-вот рыднут, визгнут…
— Отец…
— Жги!..
В дверях осоловелые, губастые подтаптывали лакированными ножками в лад. Ушастый вылез поближе, фамильярно мигал на полковника.
— Папашка-то… хи-хи!..
Комиссар вдруг остервенился, с размаху встал как вкопанный.
— Я тебе, гнус, не папашка! Не папашка, а… а полковник Муранцов. Т-ты!..
Ушастый скукожился, окосел.
От дверей оробело пятились, рыхлый впереди всех — щерился угодливо, как гад…
Пиликало, наяривало в дым.
Показалось комиссару, влип по уши в самую нечисть, в самую гнусь — сейчас бы вот — х! — нагнув голову, стебануть кого попало наотмашь да кубарем куда-нибудь на ветер…
— Вон! — затопал он. — Все вон!..
И смеркнулось, опустело в комнате. Будто тьма какого-то развала, в нее летят, сигают кувырком сверкающие призраки… В темноте промутнел человек, сурово тронул за руку.
— Буде, товарищ комиссар, нагазовались… в дорогу надо.
Шофер тянул в путаный сумрак.
Керосином отрыгнулось нехорошо: тоска…