— Погоди, погоди! — приостановил этот ливень секретарь. Досадливые и вместе одобрительные смешинки играли у него в зрачках. Перемолвившись взглядом с остальными двумя: «Вот баба!» — потянулся к телефонной трубке…
Подопригора в ошеломлении молчал: обдумывал про себя новую эту, как гром внезапную, Полю. А она, казалось, и забыла о нем, сидела сердито-победоносная, выпрямленная, готовая опять, если нужно, ринуться в бой. Из отдела снабжения по телефону что-то возражали, наверное жадничали, хотя секретарь веско и даже зловеще разъяснял им, что дело с распределением пора повернуть по-другому, обратить внимание на наиболее отсталые участки, а такие имеются, под конец самолюбиво потемнел, сказал, что заедет поговорить лично. Поле написал бумажку.
— Завтра иди в снабжение, там добивайся.
— А печки когда к чертовой матери?
— Заедем к тебе, посмотрим.
— Но если что, я опять приду! — пригрозила Поля и по-царски, смаху запахнув шаль, покатилась.
Тот, незнакомый, встал, перехватил ее около порога.
— Ну-ка, товарищ, дай мне на память твою фамилию и где тебя найти.
— Полю спросишь… на шестом участке.
Человек записывал. Ему нужно было для газеты. Читала она такую: «Производственную газету»? Поля, положив палец на губы, покачала головой. Ну, вот. И завтра она должна была — удастся или не удастся ее дело, все равно — позвонить об этом по телефону в гостиницу, в редакцию. И вызвать товарища Зыбина. Газета тоже возьмется за это безобразие. И если начнется опять волокита, то…
Поля поняла, зло, готовно вспыхнула.
— Беспременно позвоню, ей-богу!
И ей понравился высокий, молодой лоб незнакомца. Едва удержалась, чтоб не подняться на цыпочки и не откинуть с этого хорошего лба русую прядку, которая вот-вот упадет в глаза…
Секретарь, постукивая карандашиком, спросил Подопригору:
— Что же ты про бараки молчал?
— Я не молчал, я сколько раз сигнализировал.
— Плохо сигнализировал.
Подопригора, словно окаменев, загляделся на окошко. Правда, он раньше Поли мог разъяриться, поднять тревогу на этом участке. Но Подопригора и сам обитал кое-как в тесной клетушке, да еще при нем два безответных маленьких тельца, однако не жаловался. Победа мыслилась ему непременно за суровыми хребтами лишений, в отказе от себя, в воинственном обеднении жизни. Почему же и другие не должны поступаться вровень с ним?
— В гражданскую не это видали, — сказал он. — В данный момент главный бросок у нас идет на строительство…
Зыбин, строчивший что-то в блокноте, поднял голову.
— Мы, дружище, фундамент социализма строим не только на коксовых печах… Должен знать. И в жизни. И в жизни тоже нужно… чтобы в ней сейчас с одного краю все больше светлело. С гражданской ты вредную путаницу не разводи.
Холодны были глаза.
«…Да, здорово меня пощипали, — горько подтрунивал Подопригора над собой, выходя на волю. — Наверно, за дело. Говорят — путаница…» И у самого Подопригоры пробивалось иногда опасение: не тащится ли за ним незаметно некий ядовитый послед от Вольки Кубасова? Трупное заклятье свое наложил Волька на цветущие мальвы, на счастливый семейный свет в комнатах, и Подопригора сумрачно отворотился от них… А вот сейчас над строительством, над близящимся социализмом плыли весенние облака, шумы, хлестал голубой ветер. Поля, розовая, злая, горячая, недавно пробежала здесь по лужам. Лужи, обманно-бездонные, сияли. У Подопригоры ветром выхватило газету из рук, и он неуклюже погнался за ней, смеясь и чертыхаясь. Сбоку свистнуло: по узкоколейке, между лесов и ям, продирался состав, и чумазый машинист, перевесившись через поручни, весело щерился не то на Подопригору, не то на солнце.
Утром Поля появилась в приемной отдела снабжения. Заодно прихватила с собой и коменданта, — он несчастно жмурился позади нее, словно только что спросонок вытащенный на свет, в шинели, перепоясанный непотребно на самых бедрах, вроде подрясника. За столом сидел седенький, бесчувственный сухарь, в очках, с карандашиком за ухом. Вот такую язву, наверно, стоит в газете прохватить. Поля подошла к нему шагами, исполненными предгрозовой твердости: «Ну-ка, только скажи мне что…» — и шаль на себе запахнула для боя. Седенький, однако, ничего не промолвил, не спеша сходил с бумажкой в кабинет к начальнику, потом, вернувшись, вынул не спеша карандашик из-за уха. Тут Поля не вытерпела: