36. Тем временем Цивилис возобновил осаду Старых лагерей. Вокула отступил к Гельдубе, оттуда к Новезий[765] (Цивилис занял Гельдубу[766]) и вскоре неподалеку от этого поселения одержал победу в конном бою. Поражение или победа — все теперь вызывало у солдат лишь одно желание: поскорее расправиться со своими командирами. После присоединения тысячи бойцов из пятого и пятнадцатого легионов армия[767] стала более многочисленной, и солдаты, проведав о деньгах, присланных Вителлием, начали требовать, чтобы им выдали денежный подарок. Гордеоний не заставил себя долго просить, роздал солдатам деньги, но сказал, что вручает им подарок от имени Веспасиана. Это и послужило главным поводом для бунта. На ночных сходках и попойках в солдатах проснулась их былая ненависть к Гордеонию. В темноте ночи они, потеряв последний стыд, вытащили Гордеония из постели и убили; ни один из легатов или трибунов не решился оказать им сопротивление. Та же участь ожидала и Вокулу, но он переоделся рабом и под покровом темноты, никем не узнанный, скрылся.
37. Когда первый порыв ярости улегся, солдаты пришли в ужас и послали в Галлию центурионов просить у тамошних племен помощи людьми и деньгами. Чернь, лишенная руководителя, всегда безрассудна, труслива и тупа; при приближении Цивилиса легионеры стали было беспорядочно готовиться к бою, но тут же побросали оружие и обратились в бегство. Беда порождает раздоры: солдаты нижнегерманской армии[768] объявили, что у них есть свои особые цели, а потому им с остальными не по пути. Изображения Вителлия были восстановлены и в лагерях, и в окрестных поселениях белгов, хотя он сам в это время был уже убит. Солдаты первого, четвертого и двадцать второго легионов вдруг раскаялись и вернулись под командование Вокулы, который заставил их снова присягнуть Веспасиану, а затем повел на освобождение осажденного Могунциака. Между тем армия, обложившая этот город, которая состояла из хаттов, узипов и маттиаков[769], успела награбить вдоволь добычи и сама сняла осаду; когда они, ничего не подозревая, разбрелись в разные стороны, наши солдаты напали на них и заставили кровью заплатить за содеянное. Тревиры обнесли свои границы валом и плетнем и вели с германцами упорные жестокие бои, но в конце концов тоже взбунтовались[770] и втоптали в грязь лавры, которые стяжали, воюя на стороне римского народа.
38. Между тем Веспасиан во второй раз[771] и Тит впервые вступили в должность консулов. Оба находились далеко от столицы, охваченной скорбью и тоскливым ожиданием действительных и мнимых несчастий. Ходили, например, слухи, будто от империи отложилась провинция Африка, подстрекаемая к тому своим проконсулом Луцием Пизоном[772]. На самом деле Пизон и не помышлял ни о каком восстании: зимние холода не давали судам возможности выйти в плавание, чернь же, привыкшая покупать хлеб каждый день и только на один день, вечно боявшаяся, что прекратится подвоз зерна, и из всех государственных дел интересовавшаяся только доставкой хлеба, поверила, будто свершилось то, чего она постоянно опасалась: будто порты закрыты и подвоз зерна приостановлен. Слухи эти раздували и вителлианцы, по-прежнему действовавшие в интересах своей партии, и флавианцы, чью алчность внешние войны лишь раздражали, а победы, одержанные в гражданской войне, не смогли насытить.
39. В день январских календ сенат, созванный городским претором Юлием Фронтином[773], принял решение воздать хвалу и выразить благодарность легатам, армиям и царям[774]. Теттия Юлиана под тем предлогом, что он покинул свой легион[775], перешедший на сторону Веспасиана, лишили звания претора и должность эту передали Плотию Грипу. Горм[776] был возведен в сословие всадников. Вскоре Фронтин сложил с себя звание претора, и оно было передано Домициану. Именем Домициана теперь открывались эдикты и официальные письма, но реальная власть была сосредоточена в руках Муциана; впрочем, Домициан, подстрекаемый друзьями и собственным властолюбием, действовал во многих случаях вполне самостоятельно. Муциан, однако, считал главной для себя угрозой Прима Антония и Вара Аррия, покрытых славой подвигов, которые были еще у всех свежи в памяти, боготворимых солдатами и любимых даже народом за то, что свою свирепую ярость они проявляли только на поле боя. Ходили слухи, будто Антоний подбивал Скрибониана Красса, человека, к которому знатность происхождения и слава брата привлекали всеобщее внимание[777], захватить власть в государстве. Сообщники нашлись бы, но Скрибониан сам отклонил все домогательства: он нелегко соглашался участвовать и в верном деле, а сомнительных предприятий остерегался всегда. Не чувствуя себя в силах победить соперника в открытой борьбе, Муциан выступил в сенате, превознося заслуги Антония, и негласно предложил ему стать наместником в ближней из испанских провинций, — эта должность оставалась незанятой после отъезда Клувия Руфа; друзья Антония тоже получили, кто префектуру, кто трибунат[778]. Усыпив эту тщеславную душу посулами и обещаниями, Муциан вывел в зимние лагеря фанатически преданный Антонию седьмой легион; третий легион, солдаты которого хорошо относились к Аррию Вару, он отправил в Сирию, лишив таким образом обоих полководцев воинских сил, на которые они могли бы в случае нужды опереться; часть армии была отослана в германские провинции. Из Рима таким образом оказалось удаленным все, что питало смуту и мятежи, и город снова принял обычный вид, вновь стали соблюдаться законы, магистраты вернулись к исполнению своих обязанностей.
766
Взятые в скобки слова, противоречащие дальнейшему рассказу, принято считать заметкой, сделанной переписчиком на полях рукописи и не входящей в тацитовский текст.
769
Узипы, или узипеты, жили западнее хаттов, на правом берегу Рейна; маттиаки, составлявшие часть племенного союза хаттов, занимали территорию, ограниченную Рейном, Майном и Ланом, в районе современного г. Висбадена.
773
Секст Юлий Фронтин (40—103 гг. н. э.). После претуры командовал легионом в Нижней Германии, консул-суффект 74 г., в 76—78 гг. — наместник Британии. При Домициане старался держаться в тени, официальных должностей не занимал (если не считать проконсульства в Азии), покровительствовал искусству (в частности, поэту Марциалу) и сам занимался литературным трудом, был близок к кружку Плиния Младшего. В меру родовитый, культурный, талантливый полководец и опытный администратор, не скомпрометированный при Домициане, Фронтин был идеальным представителем тех кругов, на которые стремились опереться первые Антонины. С 97 г. он — смотритель римских водопроводов, член сенатской комиссии по проверке государственных расходов, в 98 г. — консул во второй раз и в 100 г. — в третий (оба раза как коллега Траяна). Из многочисленных сочинений Фронтина до нас дошли «Стратагемы» и «О римских водопроводах».
776
Вольноотпущенник Веспасиана. См. о нем III, 12. Ср. также прим. 68 и 69 к книге I, прим. 119 к книге II.