71. Таково было положение дел, когда в Могунциак прибыл Петилий Цериал. Появление его возродило надежды на скорое окончание войны. Цериал рвался в бой, в его характере храбрость преобладала над осторожностью, и речи его, полные яростного одушевления, сильно действовали на солдат. Он стремился возможно скорее сразиться с врагом и не соглашался ни на какие промедления. Цериал отправил по домам набранных в Галлии бойцов и велел каждому рассказывать своим соплеменникам, что империя вполне может обойтись силами легионов, союзники же пусть возвращаются к мирным занятиям, — если римляне взяли ведение войны на себя, можно считать, что она уже выиграна. В результате этой меры галлы сделались еще послушнее, чем были раньше: после возвращения молодежи им стало легче выплачивать подати, а видя, что никто не собирается их преследовать, они еще больше старались угодить римлянам. Узнав о поражении Тутора, разгроме тревиров и удачах противника, Цивилис и Классик испугались, начали срочно стягивать свои рассеянные войска и посылать к Валентину гонца за гонцом, убеждая его до времени не рисковать и ни под каким видом не принимать пока решительного сражения. Это лишь заставило Цериала действовать еще более энергично. Он велит легионам[873] двигаться на врага кратчайшим путем, через земли медиоматриков, сам собирает солдат, находившихся в Могунциаке[874], и тех, что привел с собой, и после трехдневного перехода появляется перед Ригодулом[875], где заперся Валентин со своими тревирами. Место это окружено горами и защищено рекой Мозеллой, однако Валентин велел вдобавок вырыть еще рвы и нагромоздить груды камней. Вражеские укрепления не устрашили римского полководца, он приказал пехоте прорвать оборонительную линию, коннице, не обращая внимания на противника, подняться по склону холма. Цериал не принимал всерьез наспех собранное войско варваров, он верил, что доблесть римских солдат сильнее, чем все укрепления, которыми окружили себя враги. На склоне холма под градом дротов и стрел наступающие замешкались, но едва дошло до рукопашной, тревиры отступили и покатились вниз. В тыл им тем временем зашли римские конники, которых Цериал послал в обход по более удобным дорогам; всадники захватили в плен многих знатных белгов[876] и среди них самого Валентина.
72. На следующий день Цериал вступил в Колонию Тревиров[877]. Солдаты настаивали на том, чтобы город был стерт с лица земли. «Тут родина Классика, здесь родился Тутор, — кричали они, — из-за их коварства попали в осаду и погибли наши легионы. Разве можно сравнить это преступление с виной Кремоны, которая лишь на одну ночь задержала победителей, но и за это была разграблена дотла, — а ведь Кремона стояла в самом сердце Италии? Неужели же мы допустим, чтобы здесь, на границе Германии, целым и невредимым сохранился город, похваляющийся убийством наших полководцев, трофеями, отнятыми у наших армий? Пусть все, что удастся здесь взять, идет в казну, мы хотим видеть, как пламя пожрет мятежный город, как гибелью своей он заплатит за уничтоженные римские лагеря». Опасаясь, что позор падет на него, если распространится слух, будто он потакает распущенности и жестокости солдат, Цериал постарался справиться с царившим в армии возмущением. Солдаты никогда не вносят в войны против варваров того ожесточения, с каким они сражаются против своих сограждан; теперь гражданские распри были позади, и войска подчинились требованиям Цериала. Внимание их к тому же было отвлечено другим событием: в Колонию Тревиров пришли легионы, находившиеся до сих пор в землях медиоматриков. Угнетенные сознанием содеянных преступлений, легионеры стояли, опустив глаза в землю, и вид их вызывал жалость. Армии не приветствовали друг друга, кое-кто из солдат Цериала пытался утешить и подбодрить новоприбывших, но те не отвечали, они разбрелись по палаткам и сидели там, избегая даже дневного света, оцепенев не столько от страха, сколько от стыда и сознания собственного позора. Победители тоже ходили мрачные и, не смея открыто просить о снисхождении к провинившимся, молчали и плакали, стремясь добиться прощения для своих товарищей. Наконец, Цериал успокоил и тех, и других, приписав злому року все, что на самом деле произошло из-за происков врагов или распрей между командирами и солдатами. «Считайте сегодняшний день первым днем вашей службы, — сказал он, обращаясь к пришедшим, — считайте, что только сегодня вы принесли присягу. Былых преступлений не станем вспоминать ни император, ни я». Новоприбывших разместили в том же лагере, где находились воины Цериала; по манипулам был оглашен приказ, запрещающий солдатам, если они поссорятся или начнут браниться, попрекать товарищей былой изменой или понесенным поражением.